Книга Настоящее сокровище - Сьюзен Симмонс

Но ей хотелось большего.

И он дал ей больше.

Она захотела еще большего.

И он позволил себе еще больше.

Он коснулся ее губ кончиком языка, потом продвинул его глубже, еще глубже, исследуя ее рот, и она уже не знала, кто из них берет, а кто отдается.

Он терзал ее своими губами, зубами и языком. Она была готова отдаться в его власть полностью. Пусть он возьмет ее всю, и тогда она станет его плотью и кровью.

Он зарылся лицом в ее волосы, и ей показалось, что он назвал их шелковыми, а может быть, это ей только послышалось.

Его горячие руки ласкали ее плечи, талию, бедра; ему хотелось, чтобы она была к нему как можно ближе; он требовал от нее слиться с ним еще теснее, приподнимая ее и раздвигая ей бедра.

Их разделяли только его голубые джинсы и ее легкие льняные шорты и совсем тоненькие шелковые трусики. Тори чувствовала, как он горит и жаждет ее. И сгорала от страсти сама.

От неутоленного желания на глазах ее выступили слезы, терпкие, соленые.

Вдруг она услышала, как он произносит ее имя. Так он не произносил его еще ни разу: нежно, мучительно, страстно; так, словно в одном этом слове заключались и вопрос, и ответ одновременно, и этим словом было ее имя — Виктория.

Днем или ночью, не имело никакого значения. Когда бы он ни целовал ее, это было так же рискованно, как подносить к соломе зажженную спичку. Он загорался мгновенно, и Тори вместе с ним.

Осторожность, здравый смысл, его хваленое самообладание — все исчезало в ту же секунду, как он накрывал ее рот своим.

Какая ирония!

Какую нелепую шутку сыграла с ним судьба: он совершенно не владел собой, когда дело касалось этой женщины.

Он произнес ее имя и не узнал своего голоса:

— Виктория.

— Мичел, — прошептала она.

Не «Митчелл», как звучало его имя в современном языке, а «Мичел» — на старом шотландском наречии.

Черт, должно быть, ему послышалось. Тем более что все его внимание сейчас сконцентрировалось на том, что она делала, а не говорила.

Тори выронила книгу в кожаном переплете, которой перед этим загораживалась от него. Книга со стуком упала к их ногам, но ни один из них не заметил этого. Потянувшись вверх, девушка обвила его шею руками. Их прохладное прикосновение было бальзамом для его разгоряченной плоти.

Митчелл жаждал ее ласк. Но ему было мало тех невинных касаний, на которые она осмелилась, зарывшись пальцами в его волосы и слегка погладив его шею.

Он хотел, чтобы ее руки были там.

Безумно.

— Тори, — умоляюще выдохнул он, — прикоснись ко мне.

— Я прикасаюсь к тебе, — пробормотала она, на мгновение оторвавшись от его губ.

Он слегка отодвинулся от нее и, долго и пристально посмотрев ей в глаза, повторил свою просьбу:

— Дотронься до меня. Пожалуйста.

— Где? — наконец спросила она. Внутри у него все перевернулось.

— Здесь. — Он приложил руку к груди повыше сердца. — Здесь. — Он провел рукой в области грудной клетки. — И здесь. — Его ладонь опустилась к животу.

Без малейшего слова возражения Тори выполнила его просьбу.

Сначала ее рука скользнула по его плечу, дальше вниз, вдоль руки до самых кончиков пальцев, потом она неторопливо провела пальцами по его груди и в нерешительности остановилась, ощутив твердый бугорок мужского соска под джинсовой тканью, затем, уже с любопытством, поискала другой.

Он вздрогнул.

Она начала ласкать его обеими ладонями, медленно и осторожно, стараясь охватить ими как можно больше пространства — о, какая сладкая мука! — перемещаясь от плеч к груди, затем ее руки опустились до уровня талии и замерли.

Они оба прекрасно сознавали, в каком возбужденном состоянии он находился. Этого нельзя было отрицать, этого невозможно было не заметить; жаркий и напряженный, он был между ними.

Напряженный?

Черт, он был тверд как скала.

Митчелл не смел попросить ее дотронуться до него там. Он знал, что не сможет произнести этого слова. И тогда он решил ответить ей той же лаской и, положив руки ей на плечи, начал медленно скользить ими вниз, повторяя контуры ее тела.

Его исследование подтвердило то, что он уже знал: у Тори было изумительное тело — стройное, подтянутое, нежное и упругое в тех местах, где это было необходимо. Как прекрасно было бы увидеть ее обнаженной и дотрагиваться до нее так, как ему бы хотелось и в тех местах, о которых сейчас он мог только мечтать!

Руки Митчелла покоились на ее бедрах, когда дверь библиотеки внезапно растворилась.

Тори резко повернула голову и посмотрела на часы над камином.

Шесть тридцать!

Черт!

— Йен и мисс Фрэйзер, — с остервенением протянул Митчелл, внезапно разозлившись и на нее, и на себя, и на весь свет.

Тори, продемонстрировав завидное присутствие духа, мягко поправила его:

— Йен и Элис.

Митчелл быстро повернулся лицом к стеллажам, схватил с ближайшей полки огромный фолиант, раскрыл и выставил книгу перед собой. Ничего другого в сложившейся ситуации ему не оставалось.

Никогда не стоит судить о книге по ее обложке, с сардонической усмешкой отметил он, прочитав несколько строк.

Тори проворно наклонилась и подобрала том о королеве Виктории, который изучала незадолго до того.

Оба были полностью погружены в чтение, когда до них долетел звенящий голос Элис Фрэйзер:

— А-а, вот вы где!

Митчелл бросил взгляд через плечо:

— Что, уже половина седьмого?

— Мы совсем потеряли счет времени, — зачем-то добавила Тори.

— Сейчас ровно половина седьмого, — подтвердила Элис.

Маккламфа прошелся по комнате и задрал голову.

— Ну как, вы нашли что-нибудь? Митчелл ответил вопросом на вопрос:

— А вы?

— Мы нашли, — сообщила Элис с довольной улыбкой.

— Где? — взволнованно воскликнула Тори.

— В картинной галерее в крыле принца Уэльского.

— Я знаю, где это, — сказала Тори.

Митчелл даже не пытался следить за ходом разговора, он просто был благодарен им за то, что они говорят. Мужскому телу нужно как минимум несколько минут, чтобы приспособиться к перемене «климата».

— Это здоровенная доска, — проговорил Йен и озадаченно почесал затылок: похоже, он никак не мог понять предназначение этого предмета.

— Это мемориальная доска, — разъяснила Элис. — Видимо, ее подарил прапрабабушке Тори принц Уэльский, когда останавливался в Сторм-Пойнте летом 1871 года.