Книга Стрела бога - Чинуа Ачебе

Эзеулу оглядел мужчин и женщин Умуаро, не останавливая взгляда ни на ком в отдельности. Затем он выдернул жезл из земли и, держа его в левой руке, а жезл Нне офо — в правой, прыгнул вперед и начал обегать по кругу базарную площадь.

Все женщины испустили возбужденный протяжный вопль и с новой силой принялись проталкиваться вперед. При приближении бегущего верховного жреца женщины кругообразно взмахивали листьями у себя над головой и швыряли в него свой пучок. Было похоже, как будто над ним вьются тысячи гигантских бабочек.

Угойе, протиснувшаяся сквозь толпу в самый первый ряд, торопливо повторяла свою молитву, видя, как верховный жрец все ближе подбегает к той части людского кольца, где стояла она: «Великий Улу, убивающий и спасающий, прошу тебя, очисти мой дом от всяческого осквернения. Если что-нибудь нечистое произносили мои уста, или видели мои глаза, или слышали мои уши, или топтали мои ноги, или приносили в дом мои дети, мои подруги либо мои родичи, пусть улетит оно вместе с этими листьями». Очертив у себя над головой круг пучком листьев, она изо всей силы метнула его в пробегающего мимо верховного жреца.

Шесть посланцев неслись вслед за жрецом; то один, то другой из них на бегу наклонялся и подбирал первый попавшийся пучок листьев. Барабан иколо неистовствовал, дойдя до совершенного исступления во время ритуального бега верховного жреца, и особенно завершающей его части, когда жрец, обежав полный круг по базарной площади, со все возрастающей быстротой помчался впереди шестерых помощников к святилищу. Как только они скрылись в своем убежище, иколо прервал бешеную дробь. «Бум-м-м» — прозвучал его последний удар. Постоянно нараставшее напряжение, которое завладело всей базарной площадью и, казалось, делало все более и более частым дыхание толпы, разрядилось с последним ударом барабана, исторгнув из нее глубокий вздох облегчения. Но это расслабление было очень кратковременным. Люди, как видно, быстро привыкли к мысли, что их верховный жрец находится в безопасности внутри своего святилища, одержав победу над грехами Умуаро, которые он теперь закапывает глубоко в землю вместе с шестью пучками листьев.

Словно повинуясь поданному знаку, все женщины Умуннеоры вырвались из кольца зрителей и побежали вокруг базарной площади, в такт топая ногами. Вначале это вышло случайно, но уже скоро все они бежали в ногу, топоча и поднимая тучи пыли. Лишь те, чьи ноги были отягощены грузом лет или браслетов из слоновой кости, сбивались с общего ритма. Обежав полный круг, женщины Умуннеоры снова смешались с толпой. Вслед за ними отовсюду из толпы людей, широким кольцом опоясавшей площадь, повыскакивали женщины Умуагу и тоже пустились бежать по кругу. Остальные хлопали в такт их бегу. Женщины каждой деревни бежали по очереди. После того как пробежали ритуальный круг женщины последней из шести деревень, тыквенные листья, устилавшие вначале землю толстым слоем, были раздавлены и втоптаны в пыль.

Когда церемония бега закончилась, толпа начала опять распадаться на небольшие группки друзей и родственников. Акуэке пошла разыскивать свою старшую сестру Адэзе, которую она некоторое время назад видела бегущей по кругу вместе с другими женщинами Умуэзеани. Искать ей долго не пришлось, потому что Адэзе выделялась из толпы. Рослая, с красновато-коричневой кожей, она бы еще больше, чем Обика, напоминала отца, если бы была мужчиной.

— А я уж подумала, что ты домой ушла, — сказала Адэзе. — Встретила сейчас Матефи, а она говорит, что вообще тебя не видала.

— Где уж ей меня увидеть! Такую мелочь она не замечает.

— Вы что, опять поссорились? Я по ее лицу догадалась. Чем же ты ей на этот раз насолила?

— Давай-ка, сестрица, не будем касаться Матефи и ее неприятностей, а поговорим о чем-нибудь получше.

В этот момент к ним присоединилась Угойе.

— Я искала вас обеих по всей базарной площади, — сказала она, обнимая Адэзе и называя ее «мать моего мужа».

— Как дети? — спросила Адэзе. — Правда, что ты учишь их есть питона?

— И ты способна так шутить? — В голосе Угойе прозвучала обида. — Недаром ты единственная во всем Умуаро не удосужилась прийти и спросить, что случилось.

— Разве что-нибудь случилось? Мне никто ничего не говорил. Был пожар? Или кто-то умер?

— Не обижайся на Адэзе, — вступилась ее сестра. — Она вся в отца, еще даже похуже.

— У леопарда и дети леопарды, разве не так?

Ответа не последовало.

— Не сердись на меня, Угойе. Я, конечно, всё слышала. Но наши враги и завистники рассчитывали, что мы переполошимся, начнем метаться взад и вперед. Адэзе никогда не доставит им такого удовольствия. Эта сумасшедшая, Акуэни Нвосизи, родня которой предавалась всем мерзостным грехам, какие только известны в Умуаро, прибежала ко мне выразить свою жалость. А я и спрашиваю у нее: неужели посадивший питона в сундук совершил худший поступок, чем тот ее родич, которого однажды застали позади дома забавлявшимся с козой?

Угойе и Акуэке рассмеялись, представив себе, как задает этот вопрос их задиристая родственница.

— Ты сейчас к нам? — спросила у нее Акуэке.

— Да, хочу ребятишек повидать. И может быть, стребую штраф с Угойе и Матефи; боюсь, они плохо заботятся о моем отце.

— Прости, муженек, умоляю тебя! — дурачась, воскликнула Угойе с притворным ужасом. — Я стараюсь изо всех сил. Это твой отец дурно со мной обращается. А когда будешь говорить с ним, — добавила она уже серьезно, — скажи ему, что в его возрасте не следует бегать, как антилопа. В прошлом году он несколько дней пролежал после этой церемонии.

— Разве ты не знаешь? — спросила Акуэке, украдкой оглядываясь, дабы убедиться, что поблизости нет мужчин, которые могли бы ее услышать, и все равно понижая из предосторожности голос. — Ведь в свои молодые годы он бегал в обличье ночного духа Огбазулободо! Как Обика теперь.

— Это всё вы, родня, и вы обе в особенности, его так настраиваете. Ему приятно думать, что он сильнее любого нынешнего молодого мужчины, а вы, родственники, ему потакаете. Будь он моим отцом, я бы уж сказала ему пару теплых слов.

— А тебе-то он кто — муж или не муж? — вопросила Адэзе. — Если он завтра умрет, разве не ты будешь сидеть семь базарных недель у очага, посыпая себя золой и пеплом? Разве не ты будешь целый год ходить в дерюге?

— Да, знаешь, какая у меня новость? — спросила Акуэке, чтобы переменить разговор. — Позавчера приходил мой супруг со своими родичами.

— Зачем?

— Известно зачем.

— Значит, этим зверям лесным надоело ждать. А я уж думала, что они дожидаются, чтобы ты пришла с пальмовым вином их упрашивать.

— Не оскорбляй родных моего мужа, не то мы рассоримся! — воскликнула Акуэке, притворяясь разгневанной.

— Прости меня, пожалуйста. Откуда мне было знать, что вы с ним вдруг стали дружны, как пальмовое масло с солью. И когда же ты к нему возвращаешься?

— В день ойе на будущей неделе.