Книга Смерть короля Тсонгора - Лоран Годе

— Нет ничего удивительного в том, что ты меня не узнала, Самилия, ведь я уже не тот человек, что был раньше.

Наступило молчание. Коуаме думал, что Самилия спросит его еще о чем-нибудь, но она не задала больше ни одного вопроса. Просто не смогла. Она была словно в столбняке.

— Не дрожи, Самилия, я в твоей власти, — сказал он. — Тебе достаточно крикнуть, чтобы меня схватили. Поступай как ты хочешь. Мне все равно. Завтра я умру.

Она не закричала. Она смотрела на искаженное гримасой лицо этого человека и не могла узнать в нем того, кого недавно видела. Его округлое лицо с широкими скулами, лицо самоуверенного человека, стало морщинистым, с ввалившимися щеками. Это было высохшее угловатое лицо человека в лихорадке. Только его взгляд был прежним. Да, тот самый взгляд, который она поймала на себе, когда стояла у ног покойного Тсонгора. Этот взгляд раздевал ее.

— Ты ведь это знаешь, что завтра я умру, не так ли? — спросил он. — Они должны были сказать тебе об этом. Мы в Массабе потихоньку агонизируем. Завтра все будет кончено наверняка. И ты увидишь, как вереница врагов пронесет на пиках наши головы. Вот поэтому я здесь. Да, именно поэтому.

— Что ты хочешь? — спросила она.

— Ты прекрасно знаешь сама, Самилия. Взгляни на меня. Ведь ты знаешь, не правда ли?

Да, она знала, знала с той минуты, когда их взгляды скрестились. Он пришел ради нее. Пройдя мимо вражеских палаток, он проскользнул сюда, к ней, чтобы обладать ею. Она знала это, и ей казалось несомненным, что так и должно быть. Да. Он пришел к ней накануне своей смерти, и она знала: в том, ради чего он пришел, чего он хочет, она ему не откажет. Желание жило в ней постоянно. С того самого дня, когда она впервые увидела его, и, несмотря на то что она сделала выбор и ушла к Санго Кериму, что-то побуждало ее уступить Коуаме. Санго Керима она выбрала из чувства долга. Чтобы остаться верной своему прошлому. Но когда она увидела Коуаме, она уже знала, что принадлежит ему. Несмотря на свой выбор. Несмотря на войну, которая никогда не позволит им соединиться. Все так. Она замерла. Коуаме подошел к ней ближе. Она чувствовала на своей груди его дыхание.

— Завтра я умру. Но это все будет не важно, если сегодня я познаю наслаждение тобой.

Она закрыла глаза и почувствовала, как рука Коуаме снимает с нее одежды. Они упали на постель, и он овладел ею там, в духоте безветренной ночи, под гул голосов, доносившихся из враждебного ему лагеря, под топот ходивших мимо их палатки воинов и потрескивание факелов охраны. Он овладел ею, и она утонула в наслаждении первого соития. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, кусала подушки, чтобы не закричать. По ее бедрам, влажным дрожащим бедрам, только что протекли плоды страсти Коуаме, а он, утопив свое лицо в ее волосах, все еще склонялся над нею. Он отмыл свою душу от боевых ран. Он был опьянен — в последний раз — ароматом жизни. Палатка наполнилась терпким запахом их объятий, и каждый раз, когда он хотел подняться, она призывала его и снова увлекала его в глубины своего тела, куда он проникал в сладостном головокружении.

Еще до того как взошло солнце, Коуаме покинул ложе Самилии, чтобы снова проскользнуть через вражеский лагерь и вернуться в город. Самилия погладила его по до щеке. Он не шелохнулся. Эта рука на его щеке прощалась с ним. Она говорила ему: «Иди. Теперь пришло время умирать».

Он ушел, а она долго сидела в задумчивости. С той поры как она выбрала лагерь Санго Керима, что-то в ней умерло. Она была здесь. Среди людей, которые сражались ради нее. Но какая-то бесчувственная. Просто ждала, когда кончится война. Чтобы не было больше страданий и жизнь потекла по-старому. И вот теперь приход Коуаме все перевернул.

«Я не сумела выбрать, — подумала она. — Или я просто ошиблась. Я выбрала прошлое и верность клятве. Я заставила умолкнуть желание, которое жило во мне. И выбрала Санго Керима из чувства долга. А жизнь требовала Коуаме. Нет. Опять не так. Если бы я выбрала Коуаме, я стала бы тосковать по Санго Кериму. Нет, опять не то. У меня нет выбора. Я принадлежу двум мужчинам. Да, принадлежу им обоим. Это моя кара. Счастье не для меня. Я принадлежу двоим. Это мои боль и страдание. Все так. Я вся состою из этого. Женщина войны. Сама того не желая, я только порождаю ненависть и войну».

~~~

Когда Коуаме пришел к Самилии, он был готов умереть. Сражения последних дней вымотали его. Казалось, они обречены на поражение. В людях вокруг себя он видел только бессилие и покорность судьбе. Он пришел к Самилии, как приговоренный к смерти, просящий о последней милости. Только вкусив сладость этой женщины, он мог бы проститься с жизнью без сожаления. Перед тем как оказаться растерзанным, он хотел ласкать ее. Познать запах ее тела. Впитать его. Чтобы чувствовать его на своем теле, когда он рухнет на землю. Он думал о том, что в тот единственный раз, когда он сжимал Самилию в своих объятиях, ничто не могло бы его опечалить. Он думал, что готов умереть. Но произошло все совсем иначе. С тех пор как он вернулся в Массабу, в нем кипел черный гнев. И его изможденное, исхудавшее тело внезапно охватывала нервная дрожь. Он разговаривал сам с собой, все время ругал себя.

«Вчера я уже смирился с мыслью о смерти. И был спокоен. Они могли войти. Но меня ничто не пугало. Я принял бы смерть спокойно. Не удостоив врагов даже взглядом. А теперь… Теперь я умру, но я буду сожалеть об этом. Она осыпала меня поцелуями. Она удерживала меня, сжимая бедра, ее живот был такой мягкий. Но я должен был вернуться на крепостную стену. Нет, теперь я знаю, чего лишаюсь, и лучше было бы, если б я этого не знал».

На крепостных стенах он был единственным, кто метался там. Все остальные словно застыли. Одуревшие от усталости воины. Дети, которых подняли с постели среди ночи, и они стояли там, куда их поставили, ничего не соображая. Все были готовы принять смерть. Они уже не хотели ничего другого, только этой смерти, которая избавит их от усталости. Коуаме плевал на стены, стучал по ним кулаком и кричал: «Пусть они придут, пусть придут и пусть все кончится!» Он не сводил глаз с холмов, где расположился лагерь номадов, их армия уже была на марше, и ему казалось, будто чей-то глаз смотрит на него. «Самилия, — подумал он. — Она идет посмотреть, достойно ли мы умрем».

В этот день номады ринулись к крепостным стенам с яростью. Но в тот момент, когда первые воины достигли крепостных стен, они услышали вдали гул. С южного холма стремительно спускалась какая-то армия, но кто это, они различить не могли. «На этот раз — конец, — подумал Коуаме. — К этим сукиным сынам идет подмога». Словно приговоренный к смерти, который с печалью и некоторым любопытством смотрит на своего палача в капюшоне, он с высоты крепостных стен наблюдал за тем, как в облаке пыли приближается какая-то неведомая ему армия. Он хотел понять, кто сейчас будет их убивать. Но тут увидел, как армия номадов вдруг отступила, вернулась на прежние рубежи. И чем дольше он смотрел, тем явственнее понимал, что подмога эта — не их врагам. Теперь уже можно было разглядеть тех, кто приближался к ним.

— Но… это же женщины… — с удивлением пробормотал Сако.