Книга Пища любви - Энтони Капелла

Когда они сели за стол, Лаура решила, что все не так просто. Человек, приготовивший такую antipasto — превративший долгие часы работы в хрустящее, легкое тесто с мягкими, тающими во рту кусочками мяса или хрустящими ломтиками фруктов, каждый из которых обладал своим ароматом, подобно разным инструментам в оркестре, — такой человек наверняка был глубок и сложен, даже если и скрывал это от окружающих.

— Это как счастливое неведение, — вздохнула довольная Лаура, — Понятия не имею, что именно кладу в рот.

— Потом расскажу.

Лаура обиженно надула губки.

— Бруно уже сказал мне, что здесь есть мозги.

— Ты их раньше ела?

— Один раз. Дома, в итальянском ресторане. Они были ужасны, не то что эти, — она наколола на вилку очередной кусочек fritto misto. — А это? Что это такое?

— Поджелудочная железа. И кусочек тимуса.

— Что такое тимус?

Томмазо не имел об этом ни малейшего понятия.

— Часть тима, который находится внутри животного, вот здесь. — Он обеими руками ткнул себя в грудь, получилось неопределенно.

— Во всяком случае, это очень вкусно. А это?

— Я думаю, это testiculo d' abbacchio. Баранье… ну, яйцо.

— Яйцо? Что ж, попробуем, — Лаура положила в рот кусочек. Томмазо слышал, как ее острые передние зубы жуют мясо. — М-м-м… Как хрустит… Я и не думала…

— Да, — тихо подтвердил Томмазо. — Я не был уверен, что тебе понравится.

— Это волшебно, — уверяла Лаура, — нежное и в то же время долго жуется. Здесь еще есть? — Она принялась копаться вилкой в салатнице.

Томмазо отложил свою вилку. Он вдруг почувствовал, что чертовски голоден.

— Наверняка есть. Ты угощайся, а я принесу пасту.

Как и большинство римлян, Томмазо с детства был приучен есть потроха и именно по этой причине никогда о них не задумывался. Мама просто клала их в его тарелку, а он ел и не рассуждал. Его не интересовало происхождение тех блюд, которые ему подавали. Теперь же, благодаря интересу Лауры, он впервые стал размышлять на эту тему, и в результате его затошнило.

Лаура ела все, что Томмазо поставил на стол. Более того, она хотела знать, что именно она ест, от какой части туши отрезано, какую роль в организме играет и как это блюдо приготовлено.

— Все-таки это нелогично, — говорила Лаура. — Почему люди с удовольствием едят баранью вырезку и воротят нос от яичек или почек? Барану-то все равно. Если уж на то пошло, ему даже лучше, чтобы съели яичко или почку. Без одного яичка или без одной почки можно жить, а если ты решил разделать его грудную клетку, тут уж у барана нет никаких шансов. — Она положила себе на тарелку еще немного rigatoni alia pajata — Почему ты не ешь? Pajate такая нежная.

Томмазо успокаивал себя тем, что Бруно по крайней мере удалось добиться того, чтобы Лаура полностью расслабилась. То, что планируется после обеда, должно быть великолепно.

Наконец перешли к клубнике, сладость которой подчеркивалась острым уксусом и букетом из сильных ароматов. Каждый раз, кладя в рот очередную ягодку, Лаура со стоном восклицала:

— О-о! Какая вкуснотища!

Томмазо скромно улыбался и пожимал плечами. «Со мной она так не стонет, — ревниво думал он, — только когда ест стряпню Бруно». Он гнал от себя эти мысли. Ведь это именно он, Томмазо, сейчас ляжет с ней в постель. Что с того, если перед этим она получит удовольствие от готовки Бруно?

— Пойду сварю кофе, — сказал он.

Когда он вернулся из кухни с кофейником и двумя маленькими чашками, Лаура уже погасила свет и лежала на полу, привалившись спиной к дивану. Она сбросила туфли и призывно улыбалась Томмазо. Вот это совсем другое дело, подумал он, наполнил чашки и сел рядом с Лаурой. Она одобрительно принюхалась.

— Интересно. Что это за сорт?

— Kopi luwak. — Томмазо попытался вспомнить, что говорил по этому поводу Бруно — Индонезийский. — Они сам пригубил из чашки. Вкус слегка отдавал плесенью и дымом.

— Kopi luwak! — Лаура попробовала. — Я о нем слышала, но никогда не думала, что буду его пить.

— Почему?

Она взглянула на Томмазо.

— Ты знаешь, как его делают? — А когда он не ответил, продолжила: — На кофейной плантации живет такой грызун, luwak, который ест кофейные плоды. Плодов там очень много, поэтому он выбирает самые сочные и спелые. Кофейное зерно, находящееся внутри плода, проходит через зверька, а потом он его извергает. Оно считается большим деликатесом, работники плантации дарят такие зерна своим возлюбленным, поэтому они очень редко поступают в продажу. Я очень люблю кофе, но мне никогда не доводилось пробовать этот сорт.

Томмазо незаметно отставил свою чашку в сторону. Он не мог поверить в то, что это правда. Бруно купил для них кофе, приготовленный из крысиного дерьма!

— Хочешь водички? — предложил он. Нужно было чем-то перебить вкус кофе.

— Нет.

Он налил себе брусничной воды и обнял Лауру. Так-то лучше. Она повернулась к нему, потянулась к его губам и закрыла глаза.

Чертов кофе! Он чувствовал его вкус у нее во рту, а кроме него — вкус всего того, что они ели. В голове крутилось слово «тимус». Ее язык шевелился у него во рту, ее зубы нежно покусывали его нижнюю губу, а Томмазо все думал о том, в какой части тела находится этот самый тимус. Его знания по анатомии ограничивались простатой, а простата располагается… Он закрыл глаза и постарался переключиться на что-нибудь приятное — вспоминал о пицце, котлетках, spaghetti alia carbonara…

Томмазо почувствовал, как рука Лауры соскальзывает к нему под брюки, и затаил дыхание. Ну наконец-то… Своими длинными пальцами она выделывала такое, чего он никак не ожидал. Никаких сомнений, она — темная лошадка. Он просунул руку ей под футболку и привычным движением расстегнул лифчик. Она отодвинула его руку, стянула футболку через голову и вернулась к своему прежнему занятию.

Он снял с нее оставшуюся одежду, попутно целуя каждый участок ее тела. Потом она сделала то же самое с ним. Томмазо был прав: сегодняшняя трапеза избавила Лауру от всяких комплексов. Он взял из вазочки одну клубничину и провел ею по груди Лауры, а потом слизал сладкий уксусный сок.

Через несколько минут Томмазо застонал.

— Тебе нравится?

— Ох… Не думал, что гетеросексуалы этим тоже занимаются.

Лаура засмеялась глубоким грудным смехом.

— В таком случае ты еще многого не знаешь.

— Ох… — снова сказал Томмазо. Потом взвизгнул и напрягся, — и тут тоже поосторожнее, — пробормотал он, сгорая от желания.

Она чувствовала себя непривычно дикой. Ее тело превратилось в сплошной набор органов. Она как будто стала другим существом, для которого не существовало никаких запретов. Она яростно вгрызалась в Томмазо, как зверь, которому досталась кость, а когда ей показалось, что этого хватит, перекинула ногу через него, как велосипедист через седло, и перешла на галоп.