Книга Однажды в Америке - Гарри Грей

Пол обжигал нам пятки. Косой стал прыгать с ноги на ногу. Я все еще чувствовал себя слегка под кайфом.

Я сказал:

— В чем дело, ребята? Слишком жарко? Надо привыкать. Вы же не хотите, чтобы наш друг Мефистофель смеялся над нами, когда мы все в конце концов окажемся в его владениях?

Косой спросил:

— Какого черта? Что за тип этот Мефистофель? Фамилия у него какая-то греческая.

Я рассмеялся:

— Пусть будет грек, черт с ним. Вообще-то это парень с рогами и вилами, который живет под землей.

Косой наклонился и показал на свой зад:

— Если я когда-нибудь с ним встречусь, пусть он поцелует меня в точес. — Он заметил кресла с откидной спинкой и запрыгал к ним на одной ноге. Косой расположился было на сиденье, но в следующий момент подскочил в воздух, разразившись громкими проклятиями: — Чертов сукин сын!

— Действительно, надо привыкать. Помнишь, что нам говорила Булавка Монс: нас всех поджарят на очень горячем стуле! — засмеялся Макси.

Косой прыгал на одной ноге и потирал задницу.

— Чтоб она сдохла, эта сука.

В комнате появился человек с белыми прохладными простынями, накинул их поверх сидений, и мы смогли вытянуться на креслах. Мы чувствовали себя удобно и расслабленно.

Через некоторое время пот тек с нас уже струями. Жар стоял огненный. Косой похлопал себя по бедру:

— Ребята, как будем поджаривать мясо — с корочкой или помягче?

Патси окинул его изучающим взглядом:

— Ты слишком тощий и черствый, чтобы тебя есть, Косой.

Макси подошел к висевшему на стене термометру и воскликнул:

— Господи, здесь сто семьдесят семь градусов!

Сидевшие в парилке посетители толкали друг друга локтем и шептались. Должно быть, они узнали в нас знаменитых бандитов. Мы уже привыкли к такому усиленному вниманию. Мы с дружелюбным видом кивнули соседям. Макси попросил служащего принести для всех холодного пива. Со всех концов комнаты послышались слова признательности и благодарности.

Пара симпатичных молодых людей подошла поблагодарить нас лично. Они мялись, как две смущенных школьницы. Один из них прошепелявил:

— Мы много слыфали о вафих парнях, мистер Макс. Мы хотим лично поблагодарить фас за угофение.

Другой придерживал на бедре белое покрывало и откидывал назад длинные волнистые волосы, точь-в-точь как женщина.

— Мы хотели посмотреть, так ли вы хороши без одежды, как в ней, — сказал он.

— Ну и как? — заинтересованно спросил Макс.

— Безусловно, вы очаровательны и неотразимы. Какое мужественное тело!

Я процедил сквозь зубы:

— Хватит, девочки. Валите отсюда. Идите припудрите носики.

Молодые люди торопливо запахнулись в простыни.

— Пойдем, Фрэнки, эти мальчики слифком грубы, — сказал шепелявый.

Когда они удалялись, Фрэнки помахал нам рукой:

— До встречи, милашки.

Косой презрительно сплюнул:

— Вот чертовы гомики. Надо бы их как следует взгреть. Может быть, это их излечит.

— Напрасная трата времени. Они безнадежны, — сказал я.

— Конечно, их можно только пожалеть, вот и все, согласился Макси.

Я кивнул и добавил:

— Вряд ли они могут контролировать свои сексуальные наклонности.

Патси спросил:

— Почему вообще гомики становятся гомиками?

— В основном под действием среды, — ответил я.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Косой.

— Ну… — Я задумался, как лучше объяснить это Хайми. — Возьмем нас, например. Наша среда — это то, как мы росли, как нас воспитывали или, лучше сказать, как мы воспитывали самих себя. У нас были такие классные девочки, как Пегги, Фанни и некоторые другие.

Это воспоминание заставило нас рассмеяться.

Я продолжал:

— Мы представляем собой прямую противоположность гомикам. В каком-то смысле мы тоже не совсем нормальны. Мы находимся на другом конце спектра. Может быть, в нас слишком много мужских гормонов. Поэтому мы такие мужественные и крутые. Как я уже сказал, считается, что гомосексуализм вызывается в основном воздействием общественной среды. Но в некоторых случаях возможен и врожденный фактор.

— Скажи это по-английски, — буркнул Косой.

Макси со смехом пояснил мои слова:

— Это значит, что они родились такими в животе своей матери.

— Слушай, Лапша, — сказал Хайми. — Откуда ты знаешь все ответы? Это что, тоже врожденный фактор?

— Косой, я охотно тебе отвечу. Я родился с такими же мозгами, как все, — улыбнулся я. — Но все время развивал их чтением. Я открою тебе один маленький секрет. Благодаря тому, что я читаю книги и знаю то и это, вы все считаете, что башка у меня варит, верно?

— Котелок вместо башки, — засмеялся Косой.

— Ладно, не перебивай. Значит, если сравнивать меня с вами, то есть с людьми, которые ничего не читают, получается, что я знаю все ответы на все вопросы, так?

— Ну и что из этого? — спросил Хайми.

— Дело в том, — продолжал я, — что по сравнению с другими людьми, которые читали гораздо больше меня и имеют настоящее образование, я, недоучка, нахожусь в том же положении, что и вы. Вот и выходит, что все относительно.

— Как у Эйнштейна? — предположил Патси.

— Вот именно. Как в теории относительности Эйнштейна.

— Значит, ты признаешь, что ты не самый умный парень на свете? Не как Эйнштейн? — спросил Косой.

— Да, — согласился я скромно. — Среди самых умных парней на свете я второй после Эйнштейна.

— Ладно, кончайте это, — сонно сказал Макси.

Мы посидели еще немного времени и перешли в другую комнату, где нас помыл служащий.

Потом Макси минут на десять удалился в офис Латки. Выйдя оттуда, он кивнул нам:

— Все в порядке, мы договорились.

После этого мы разошлись по отдельным комнатам. Я забылся тяжелым сном.

В семь тридцать Макси негромко постучал в мою дверь и тихо сказал:

— Просыпайся, Лапша. Пора вставать.

Я сразу вскочил с постели. В голове стояла муть. Наверное, на меня все еще действовал наркотик. Странно, еще совсем недавно, сидя в парилке, я чувствовал себя совершенно трезвым. А теперь меня снова повело.

Мы быстро оделись и украдкой вышли на улицу через черный ход. Никто нас не видел.

Мы направились к заведению Йони Шиммеля на Хьюстон-стрит, чтобы слегка позавтракать.