Книга В поисках утраченных предков - Дмитрий Каралис

…Ты лежишь на сене у открытого окна и смотришь, как у потолка мечется случайно залетевшая бабочка. Оса, которую лучше не трогать, прилипает на мгновение к теплой доске и с жужжанием устремляется дальше. «Тимошка, ты на чердаке? — зовет мать. — Иди клубнику есть».

Доски легкие и желтые. Я отрываю их, переворачиваю и разглядываю рисунок. Да, они мне знакомы.

У меня в руках кожаная коричневая сумочка. Мягкая и пухлая. Как она оказалась на чердаке?.. Слабый запах духов «Красная Москва», знакомый мне с детства.

Бумаги.

«Ой, облигации, наверное, здесь! — радуется находке Надежда. — Надо же! А мы с папой весь дом тогда обыскали. На чердаке нашел, да?»

Я осторожно выкладываю на стол конверты, блокнотик, книжицы удостоверений, пачку каких-то квитанций, потрепанные ноты, бумаги и бумажки. Нет, облигаций в сумочке нет. Есть документы.

Маленький, незнакомый нам архив.

Старая-старая записка. Очень старая. «Шура, я буду жать тебя сегодня вечером в конце Астраханской. Николай».

Большое вишневое удостоверение. «Северная правда». Кострома. «…состоит на службе в редакции газеты в должности корректора. Действительно по 1 октября 1927 г.». Такое же удостоверение на имя отца, только должность другая — технический секретарь.

— Это когда батя матушку из Тамбова увел, — задумчиво улыбается Феликс. — В Ленинграде ее первый муж преследовать начал, и батя увез ее в Кострому. А через год Бронька родился и они вернулись…

Удостоверение члена Осоавиахима с маленькими разноцветными марочками. Удостоверение «Почетный донор СССР». «…награждаются лица, многократно сдававшие кровь для спасения жизни раненых бойцов и командиров Красной Армии и гражданского населения…»

Письмо отцу. Автор неизвестен, есть только номер московского телефона, служебный. Не письмо даже — записка.

«Дорогой Ник. Павлович!

Пользуясь случаем, посылаю вам сердечный привет и пожелания новых успехов в работе и крепкого здоровья. Как-то все срывается с командировкой к вам, но надеюсь, что в этом году все же смогу побывать в ваших краях.

Ник. Павл., черкните несколько строк о себе, о своем быте, об отношении к Вам. Не скрывайте и не стесняйтесь, Вы заслужили, Ник. Павл., чтобы к Вам было человеческое отношение и постоянная забота. Вы много сделали для партии и народа. Да, да! Не преуменьшайте и не принижайте своего труда. Он благородный и непосредственно помогает великому делу строительства коммунизма.

Крепко жму руку, с приветом…

подпись (размашиста и непонятна)».

На этом же листе отцовской рукой написано: «Шура, если я умру, обратись к нему — он поможет».

Записка переходит из рук в руки, и мы пытаемся угадать подпись, но тщетно. «Надо же, — удивляемся мы, — на бланке ЦК КПСС. Кто же у него там был знакомый? Никогда не слышали».

Я вспоминаю, как мы все мыкались в нашей квартире на 2-й Советской. Феликс писал куда-то, просил поставить нас в особую очередь или дать жилье до подхода. Приходили комиссии, составляли акты. Депутат, задевая шляпой пеленки, пугливо пробирался по коридору; школьный родительский комитет давал мне какие-то ходатайства. Отец вместе со всеми подписывал письма и ехал на дачу — мерзнуть до поздней осени в нашей избушке. Прав ли он был, что не написал коротенькое письмо в Москву? Не знаю. Не мне его судить.

Еще одно письмо — треугольное, на бумаге в косую линейку, датированное 1946 годом, и с овальным штемпелем «Доплатное». Это что такое? Детский почерк, почти каракули. Я читаю вслух.

«Привет из далекого Приемника Распряделителя.

Добрий день или вечор, дорогой Николай Павлович и Александра Александровна. Хочу перыдать свой гарачый прывет что меня отправляют в спеть дет дом. Нас от везили в дет дом 27 октября я буду писать вам письмы из дет дома буду вычица в третьим класе на пяцерки и пишите мне почасте письмы и больше нима чаго писать до свиданя Николай Павлович и Александра Алескандровна жму крепка вашы руки. Дасвидание».

— А-а! Это Петро! Петруша! — вспоминают сестры. — Феликс, помнишь? Беспризорник, папа его в командировке подобрал. Он у нас долго жил, они с Юркой на полу спали.

— Помню, — кивает Феликс и берет письмо. — Батя его привез — вот, говорит, подобрал на станции. Мать пацана приняла, а батю выставила. Решила, что пацан его, нагулял где-то. Батя всю ночь под окнами ходил, просил нас открыть. А парень грязный, оборванный, мать заплакала, стала его в ванной мыть, воду включила и вышла, а он пальцем кран затыкает — боится, что вся вода вытечет. Помню я этого Петруху, исчез потом куда-то…

— Ну не пропал же, — говорит Вера. — В детдом все же забрали…

Я разбираю обратный адрес на письме. «Барановичская область, г. Новогрудок, ул. Ленина, Д. П. Р. МВД». Ни имени, ни фамилии.

Где сейчас этот Петруха? И Петруха ли? Вспоминает ли он хоть иногда, как в детстве попал в Ленинград и жил в большой семье у Николая Павловича и Александры Александровны? А может, он нашел своих родителей и все у него хорошо? И хочется верить, что так оно и случилось. Хочется верить…

Сестра берет твердый лист бумаги, сложенный вдвое, разворачивает. Стихи. Ольга Берггольц. Четкий почерк матери, чернила.

Мы говорим из Ленинграда…

Здесь утро, солнце и Нева…

Полна сентябрьской прохладой,

В садах колышется листва.

И золотые шпили блещут

В прозрачной, грозной тишине.

И чайки розовые плещут

Крылом точеным по волне.

Все так же царственно спокоен,

Овеян часом тишины,

Наш город — труженик и воин —

Встречает новый день войны…

Еще лист со стихами. Опять Ольга Берггольц.

Теперь — карандаш. И почерк не такой четкий, слабый.

Дарья Власовна, еще немного,

День придет — над нашей головой

Пролетит последняя тревога

И последний прозвучит отбой.

И такой далекой, давней-давней

Нам с тобой покажется война

В миг, когда толкнем рукою ставни,

Сдернем шторы черные с окна.

На обоих листах даты: 1941 год.

Надежда откладывает стихи и хлюпает носом:

— Ничего не помню. Ничего…

— Ну ладно, ладно, — прижимает ее к своему плечу Саня. — Ладно.

Блокаду Надежда не помнит, сколько ее ни расспрашивай. Она помнит только, как в июне сорок пятого ее нес по Невскому военный на руках, играл оркестр, летели букеты цветов, а мать бежала где-то рядом и плакала. Надежда думала, что мать боится потерять ее, и кричала, обхватив военного за шею: «Мамочка, я здесь! Не плачь, мамочка, я здесь!»

…Мы продолжаем разбирать документы. Удостоверения к материнским медалям. Вот они, оказывается, где…