Книга Дети смотрителей слонов - Питер Хег

Это продолжалось полгода, а потом Якоб понял, что у него есть призвание. В один прекрасный день, когда он шёл по мостику от купальни, которая находится к западу от города — во время каникул он там работал спасателем, — он услышал внутри себя голос, который сообщил ему, что он должен уехать с Финё, отправиться в Копенгаген и сделать всё, чтобы стать католическим священником и никогда не жениться, а жить в одиночестве остаток своей жизни.

Через два месяца он уехал.

Не знаю, как там обычно бывает в ваших краях. Но у нас на Финё нередко случается, что люди слышат зов, и Господь Бог, или Будда, или аватар, или четыре ангела обращаются к ним и приказывают или предлагают что-то. Лично мне ни с чем таким пока не доводилось сталкиваться. Но если ко мне вдруг кто-то обратится, то я приложу все силы, чтобы выяснить, кто является отправителем сообщения. Вот возьмите, к примеру, графа Рикарда Три Льва: он решил участвовать в танцевальных и вокальных пробах нашего любительского театра для постановки «Весёлой вдовы», надеясь получить роль графа Данило, и вдохновил его на это зов, который, по его мнению, исходил непосредственно от Господа Бога.

Я присутствовал на этих пробах, потому что мама аккомпанирует в любительском театре, и хочу сказать, что зов этот не мог происходить с Небес, его источником могли быть только тёмные силы, которые хотели завладеть Рикардом, потому что пробы эти ещё долгое время возвращались ко мне в ночных кошмарах.

Так что любой зов следует тщательно анализировать. Не знаю, подумал ли об этом Якоб. Я хочу лишь уточнить, что свой зов он услышал сразу после того, как они с Тильте договорились, что обручатся и уедут на неделю вдвоём на дачу. К нам с Конни это, конечно, не имеет никакого отношения, но, хотя мне всего лишь 14 лет, могу сказать: у меня было множество случаев убедиться, как на удивление часто людей отзывают к каким-то великим или важным делам — славе, или продвижению по службе, или переводу в лучшую команду, или к пожизненному служению Богу — как раз когда они оказываются перед серьёзным шагом в отношениях со своими возлюбленными.

Так что хочу процитировать прабабушку. Мы были у неё в гостях, она стояла, повернувшись к нам спиной, и собиралась чистить зубы, когда Тильте рассказала ей о призвании Якоба — она только что об этом узнала, рана ещё не зажила, и, говоря об этом, Тильте не хотелось смотреть в глаза собеседнику. Прабабушка дочистила зубы — она гордится своими зубами, у неё во рту всё ещё осталось несколько своих зубов, к тому же она хвастается, что дёснами может разгрызать мозговые кости, потому что они твёрдые, как рог — я имею в виду дёсны.

Закончив чистить зубы, она устроилась в своём инвалидном кресле, подъехала к Тильте и посмотрела ей в глаза.

— Проблема с некоторыми парами вот в чём, — сказала она, — им всегда чего-то не хватает. А бывает, что всего слишком много.

Многие считали, что Тильте быстро найдёт себе нового друга, но только не мы с Баскером, прабабушкой и Хансом — мы-то всё понимали. Так что прошло уже полтора года, а Тильте по-прежнему одна.

После исчезновения Якоба Тильте совсем иначе стала рассказывать людям о двери. Она почувствовала себя миссионером. Но это я так — к слову. Чтобы вы были в курсе дела и насчёт меня. Когда кто-то хочет показать другому человеку нечто, особенно что-то чрезвычайно важное, и ты чувствуешь, что он только этим и живёт, нельзя терять бдительности. Потому что очень велика вероятность, что тут что-то не так.

Ну вот я и рассказал вам о несчастье Тильте. Так что теперь вы понимаете, что мы с Тильте оба потеряли самых близких людей. Мы очень редко говорим об этом. Но я всё равно всегда чувствую это в Тильте. Даже когда она похожа на карнавал в Рио или собирается спасать мир, открывая людям великие глубины в их душах, всё равно одновременно с этим, где-то глубоко-глубоко, таится печаль, которая напоминает о том, что она тоже простая смертная.

♥

Мы с Тильте, как я уже сказал, сидим каждый на своём диване в комнате, которую мы называем папиной. Отсюда я, пока вводил вас в курс дела насчёт Тильте, обводил глазами комнату. Нам даже не нужно ничего говорить друг другу — мы оба понимаем, что кто-то обыскивал дом. И люди эти тщательно скрыли за собой все следы, чтобы никто не мог потом сказать, что здесь побывали посторонние. Дело в том, что мы замечаем то, что могут заметить лишь люди, прожившие здесь всю жизнь и знающие, что уборку у нас делают дважды в неделю: по понедельникам обычно прибираются поверху, а по четвергам у нас генеральное мытьё полов. Мы знаем, что от маминого рояля на ковре остаются вмятины. Они это заметили и передвинули рояль так, чтобы его колёсики стояли точно на вмятинах ковра. Они положили фланелевую тряпочку на две мамины скрипки на крышке рояля — точно так же, как она всегда лежала. Но они не знали, что тряпочка призвана закрывать царапину, появившуюся на рояле, когда мы с мамой проверяли дистанционное управление «Сопвич Кэмела», который мы несколько лет назад собрали ко Дню воздушных змеев и планеров. Теперь эта царапина поблёскивает в лучах заходящего солнца.

Они положили очиненные карандаши на отцовскую конторку — карандаши лежат там на случай, если отец внезапно почувствует вдохновение для следующей проповеди, и ему необходимо будет срочно что-то записать, после чего он застынет на мгновение, убедившись в том, что все за ним наблюдают: отец работает, отца посетила гениальная мысль. Но карандаши лежат не в том порядке: твёрдые карандаши отец всегда клал слева, а мягкие — справа.

Кошелёк с деньгами на хозяйственные расходы лежит на своём месте на низкой полочке, я открываю его, пачка купюр в нём соответствует тому, что мама с папой должны были оставить, уезжая в отпуск на неделю. Я кладу купюры в карман, что-то подсказывает мне, что нам потребуется финансирование.

— Они фотографировали, — говорит Тильте. — Сначала они всё тут сфотографировали. Потом всё перерыли. А потом по фотографиям расставляли всё по местам. Но когда?

Из-за того, что сад на севере примыкает к церкви, может создаться впечатление, что пасторская усадьба — это маленький домик посреди большого леса. Но на самом деле всё не так, вокруг много домов: старый дом звонаря, в котором разместилась похоронная контора и акушерская клиника Бермуды Свартбаг, туристическая компания, рыбацкая хижина, которую занимает Леонора Гэнефрюд и её «Культурно-сексуальная консультация», краеведческий музей Финё и компания «Установка штор-плиссе и жалюзи» — штаб-квартира Кая Молестера Ландера. Город Финё — это вообще какой-то муравейник, стоит поворошить в одном месте, как всё вокруг приходит в движение.

— Ночью, — отвечаю я. И произношу я это с авторитетом человека с тёмным прошлым грабителя, опустошавшего сады ни в чём не повинных граждан. — Они сделали это ночью.

♥

Кабинеты матери и отца находятся рядом, дверь между ними всегда открыта, за исключением тех случаев, когда к отцу приходят прихожане со своими проблемами. До того как папа и мама исчезли в первый раз, в каком-то смысле именно звук этих двух помещений объединял наш дом и создавал в нём порядок — в то время как мы с Хансом и Тильте вращались каждый в своём вихре. Из кабинета отца доносился скрип карандаша по бумаге, когда он писал проповедь для следующей воскресной службы, или «тук-тук» по клавишам, когда он набирал её на компьютере, а из комнаты мамы слышался звук что-то откусывающих кусачек, или тихое шипение оловянного припоя, или её пение, когда она разбиралась с программами по идентификации голоса.