Книга Брак. Дорога во все ненастья - Николай Удальцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так, вот, стояли мы в этом салоне и никого не трогали, когда я услышал, что хозяйка, показывая на меня, говорит какому-то хмырю – больше, чем на хмыря, ее собеседник не тянул никак, хотя оказался зампредом местной ячейки большевиков:
– Вот – художник. Его и попросите.
Я, естественно, обернулся и услышал:
– Вы-то мне и нужны!
Я не знал, что он комруковод, и потому не ответил:
– А вы мне не нужны совсем…В общем, дело оказалось в следующем: к какому-то юбилею коммунисты написали очередной лозунг, а восклицательный знак поставить в конце забыли, и вместо лозунга, получилась у них ерунда какая-то – у коммунистов так всегда получается, только они никогда в этом не признаются.
– Поставь знак! – большевик на радостях, что дело решается так просто, уже готов был хлопнуть меня по плечу, но я ответил:
– Не буду.
И тогда началась игра:
– Я тебе заплачу!
– Нет.
– Я тебе хорошо заплачу!
– Нет.
– Я заплачу тебе двести тысяч!
Конечно – это не нынешние двести тысяч, но в те времена такая зарплата в месяц считалась хорошей в кооперативе, а поставить восклицательный знак – было для меня делом одной минуты.
Но я отказался.
И, когда мы с Васей вернулись в дом к Петру, я имел глупость хвастануть этим.
Тогда Василий, который, кстати, в наш разговор с местным коммунаром не вмешивался, тихо сказал мне на ухо:
– А если бы тебе предложили два миллиона?
И… я замолчал…У нас многие клянутся в том, что они люди порядочные.
Такая уж мы страна, что многим из нас легко быть порядочным.
До тех пор, пока не предлагают миллион долларов.
Но проблема не в этом.
Проблема в том, что у нас многим легко быть порядочными, до тех пор, пока не предлагают пять рублей…К чему я это?
Да ни к чему.
Просто, пока мы поднимались на второй этаж, к кабинету Дмитрия Николаевича Зарычева, мне в голову лезли всякие глупости……Петр постучался и вошел первым.
Дмитрий Николаевич читал какие-то бумаги, и, не отрывая глаз от них, пожал каждому из нас руки, потом указал на стулья у стены:
– Вот, послушайте, Савельев В.Ф. разнорабочий, направляется к нам уже четырнадцатый раз.
Знаете, иногда, я не люблю то, что я делаю, даже, если то, что я делаю, я люблю…– Вы, наверное, к этому привыкли? – пожав плечами, спросил Петр.
– Привык? – Дмитрий Николаевич впервые оторвал взгляд от бумаги.
– Во всяком случае, понимаете это.
– Я понимаю другое.
– Что?
– Людям нужно помогать только один раз…– Но, может, со временем в нем проснется что-то.
Изначальная нравственность, например, – зачем-то сказал я, сам, не веря в то, что говорю. И врач ответил:
– Безнравственно обманывать людей, утверждая, что человек изначально склонен к нравственности…Начало разговора с доктором Зарычевым оптимистичным назвать было трудно. И это заставляло задуматься о том, что все может плохо и закончиться.
Видимо, это отразилось на моем лице, потому, что доктор посмотрел мне в глаза и сказал:
– Пессимист – это то, кто справедливо думает, что все может кончиться плохо.
Но, не меняет от этого своих решений…«То, что сказал Дмитрий Николаевич, понять было не сложно», – подумал я: «Человек, вообще, может понять все.
Кроме себя самого, разумеется.»
Молчание в кабинете доктора Зарычева замерло, как бегун перед стартом, и никто не торопился его прерывать.
Я поймал себя на мысли о том, что кабинет, в котором я был всего один раз, не простой для меня раз, не дававший мне времени внимательно присматриваться к обстановке, теперь кажется мне очень знакомым.
Словно я провел в нем долгие бездельные часы.
Особенно поразили меня сеточки лопнувшей краски, по углам. Такие белые штукатурные паутинки на коричневом поле.
Я подумал о том, что смог бы с закрытыми глазами повторить этот абстрактный рисунок, превратив его в искусство.
«Какие глупости, – остановил себя я, – Превращать в искусство, попросту, плохопокрашенные стены.
Впрочем, когда художнику за пятьдесят – с искусством, вообще, начинают твориться непонятные вещи…»Неизвестно, куда завели бы меня мои мысли, но их прервал Дмитрий Николаевич.
Впрочем – это еще вопрос – прервал, или дал им новый импульс:
– Петр, недавно вас показывали по каналу «Культура». Я видел.
– Ну и как: хвалили или ругали? – спросил я, довольно равнодушно.
– Хвалили. Только, честно говоря, я не помню за что. Говорили о какой-то серии картин.
– Ничего страшного, – ответил я, – Я и сам сейчас уже не всегда помню, за что меня хвалят или ругают.
Такой уж возраст.Это я немножко скокетничал.
Я все еще считаю себя молодым, даже не смотря на то, что недавно мой сын спросил меня:
– Пап, ты не помнишь, отчего вымерли динозавры? – и сделал это так, словно обращался к непосредственному свидетелю, лично знакомому, по крайней мере, с некоторыми из почивших.
Потом, к слову или не к слову, я рассказал о вопросе сына Ване Головатову, и тот спросил о том, что я ответил.
– Ничего, – сказал я.
– Рассказал бы о метеорите, ударившем в землю.
– Причем здесь метеорит?
– Из-за взрыва, динозавры и вымерли.
– Чушь.
– Это официальная научная версия.
– Любая версия может быть ошибочной.
Особенно, научная.
– Так от чего же тогда, по-твоему, динозавры вымерли?
– От того, что деревья стали покрытосемянными.
– Причем здесь деревья? – спросил Иван.
– У них появилась довольно твердая кора. Стали вымирать от отсутствия пищи травоядные ящеры, а вслед за ними – плотоядные.
Во всем виноваты деревья…– …Для чего вы приехали? – прервал мои воспоминания Дмитрий Николаевич, – Что вы хотите выяснить?
Я ответил первым, что пришло в голову:
– Мы хотим выяснить – что, из-за чего произошло…
Доктор Зарычев встал, подошел к двери, открыл ее и, увидев проходившую по коридору медсестру, сказал:
– Разыщите больного Никитина. Пусть зайдет ко мне, – потом вернулся на свой стул, и, как мне показалось, прошептал:
– Что, из-за чего произошло? Нам для выяснения этого всей жизни не хватит…
