Книга Ночник - Денис Драгунский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
< Месяца через два я написал эту статью, с этим куском. >
Ольга, секретарь Пумпянского, главного редактора «Нового времени», еще того, старого «Нового времени». Она сидит за своим столом – всё как всегда, телефоны, факсы, пепельница, – она улыбается мне, кивает, но я ее не узнаю. Стою посреди комнаты – посреди приемной – и думаю: а где же секретарша главного?
Где наша Ольга? А это что за дама на ее месте?
Вдруг слышу странный диалог за моей спиной.
– Ты будешь с утра или к вечеру? – обращаются как будто ко мне.
И ответ – как будто отвечают за меня:
– Он не будет ни с утра, ни к вечеру!
Я оборачиваюсь.
Красивая женщина в джинсах быстро-быстро и часточасто машет – вращает! – кистями рук и называет свои руки «щеточками». Говорит мне:
– Дай-ка я щеточками своими тебя почищу!
Я вижу, что я весь в снегу. Снега на мне столько, что я как сугроб. Она руками, как снегоочистителем, проделывает в этом снегу дорожки – от правого плеча к левому, от подбородка к животу.
Редакция журнала «Юность» на Маяковской. Там коридор по периметру всего здания.
Мы – несколько человек, все незнакомые – ходим кругами уже который раз, поднимаемся и спускаемся по темным лестницам. Ищем нужную комнату.
Находим наконец.
Там сидит человек и придумывает стишки с дурацкими рифмами:
«Ливан – диван. Ангола – голая».
Мобильник «нокиа», раскладной. Когда он раскрывается, видны какие-то шестеренки, как зубы. Клавиатура в зубастом кусачем рту.
Гравюры XVIII века. Дамы с пышными прическами, зачесанными от висков кверху.
Оказывается, это чилийские президенты. Так мне объясняет экскурсовод:
– В XVIII веке почти все чилийские президенты были женщинами.
Я вежливо говорю:
– О, какие красивые!
Потому что дело происходит в Чили и надо сказать приятное хозяевам.
Экскурсовод отвечает:
– Нет, что вы! Это только на картинках кажется. А на самом деле у них некрасивые щеки. Белые, отечномясистые, с дырочками.
– С дырочками?
– Да. То ли поры большие, то ли следы прыщей, – говорит он.
– А на портретах не видно, – говорю я.
– Да, на портретах не видно, – соглашается экскурсовод.
Группа из четырех человек. Девушки с одинаковыми пучками на макушках. Громко повторяют простые фразы: «This is my book! Where is my book?»
Мой день рождения в 1970 году. Мне двадцать лет.
Я пригласил несусветную кучу народу. Человек двадцать пять. Или даже больше. Родители вместе с пятилетней сестрой уехали на дачу. Гости не уместились за столом, хотя он был составлен из двух. Пришлось ставить рядом еще журнальный столик. Мама наготовила целое ведро салата «оливье», целое ведро винегрета, много картошки, селедки, хлеба, сыра – все очень просто и сытно. Водки ребята нанесли просто море – каждый принес бутылку, а то и две. Все курили – дым клубами висел. Но никто не перепился, никто не подрался, было весело и громко, только один парень – он был старше, ему было целых двадцать семь, его звали Гога Анджапаридзе – пытался произносить тосты, но потом махнул рукой и сказал: «Драгунский! Я хотел тебе показать старинное грузинское искусство ведения стола…», – но все заорали «Ура! За именинника!» – так и пили все время, попросту. Бегали по квартире, целовались не поймешь кто с кем…
Последний праздник моей беззаботной юности.
Отец уже тяжело болел, но это было еще не так заметно. Еще держался.
Потом всё накатилось.
Во сне это чувство – «вот-вот всё накатится».
Очень смешно – кабинет главного режиссера, а люди – члены художественного совета – полулежат на огромном диване. Как на фламандской картине. Какойнибудь «Триумф Вакха». Некоторые даже полуголые.
Грудастые дамы и тоже грудастые – то есть жирногрудые – мужчины. Виноградные лозы, кубки с вином.
Потом все исчезают.
Я один в пустой комнате, со своей пьесой в руках. Кругом книжные полки.
Московский милиционер – старик с сильным эстонским акцентом.
Он мне что-то строго объясняет: «Прохода нет! Обойдите там!»
Я начинаю – совершенно непроизвольно – тоже говорить с эстонским акцентом.
Он говорит, что я его передразниваю.
Я говорю, что ему показалось.
Но произношу: «покасаалос».
Он в бешенстве. Но сдерживается. Машет рукой, чтоб я уходил.
В гостях у человека, который свихнулся на геополитике.
Он говорит, что России нужен еще один океанский порт.
– Где? – спрашиваю.
– Вот, вот! – говорит он, и показывает на карту, которая висит на стене.
Карта большая, яркая и непонятная. Присматриваюсь.
Карта совершенно переиначена. Не только границы государств, но даже материки и океаны совсем не такие, как на самом деле.
– Вот, вот! – кричит он, показывая куда-то между Африкой и Индией.
Я киваю, соглашаюсь, потому что боюсь его разозлить.
Ужасно неприличный сон. Снится мне уже не первый раз.
Снится мне, что я обнимаю и ласкаю одну довольно известную журналистку. Немолодая, но стройная и даже красивая дама. Умная, разумеется. Прогрессивных убеждений. Но не в том дело. А дело в том, что я – во сне! – вижу: у нее на ноге, на внутренней поверхности левого бедра, небольшая, но отчетливая розовая родинка.
И я во сне вспоминаю, что уже видел этот сон раза три и что мне всё время хотелось подойти к ней и спросить:
«Ради бога, извините, но я уж который год мучаюсь, скажите – есть у вас там родинка?» Или – думаю я во сне – узнать, ходит ли она в бассейн, и пойти туда же?
Или, может, поехать за ней в Хургаду какую-нибудь?
Приснился огромный храм, состоящий из многих секций. В середине нечто вроде широкого длинного коридора, а налево и направо – арки, ведущие в эти «секции», то есть собственно в церкви разных конфессий.
