Книга Двое - Татьяна Толстая

«Любимым фаворитом Екатерины Великой был Броненосец Потемкин».

«Станции метро „Достоевская“ и „Маяковская“ названы в честь жен писателей».

Ларе пригласил меня домой, на русский ужин: моченая брусника, сушки, мармелад. К этому подавалась наливка «Огни Мурманска».

— Хочу жениться на русской девушке, но побаиваюсь.

— Чего же ты боишься?

— Что русская девушка позарится на мое добро. А для меня главное любовь.

Я огляделась вокруг. Зариться было не на что. Видавший виды диван, на полке пластинки фирмы «Мелодия» и комплект журнала «Крокодил», в углу кирзовые сапоги. На гвоздике висела пара лаптей.

— Ищу бескорыстную русскую подругу, — повторил Ларе, подавая мне пальто.

Когда я спускалась по лестнице, он вышел на площадку и, чтобы сделать мне приятное, пропел:

Подари мне, сокол,

На прощанье саблю,

Вместе с вострой саблей

Пику подари.

По дороге в гостиницу я увидела, что чей-то бумажник, лежавший с утра на скамейке у автобусной остановки, был уже припорошен снежком. По свежему снегу было написано:

«Кто потерял?».

Прошло три года, но работу инспектора по русскому языку мне не забыть.

Я люблю всех моих шведских учеников, хотя, уехав из Швеции, больше их не встречала. Иногда я перечитываю то, что они писали. Я не помню, как звали ту девушку, которая написала в выпускном сочинении: «Моя школа лежит в озере». Про себя я называю ее девой Февронией, а школу, опустившуюся на озерное дно, как и всю Швецию, — град Китеж.

1997 год

Ужин для пятого корпуса

«Найдите емкость конденсатора колебательного контура». Нет уж, сами найдите и делайте с этой емкостью что угодно, а я поступила в гуманитарный вуз и буду изучать языки и литературу. Лежи себе на диване и читай Мопассана. Для других это отдых после работы, а для меня подготовка к экзамену. На другом экзамене надо по-английски рассказать одну из трех тем: «Моя комната», «Моя семья» или «Мой день»: «Я встаю в восемь часов, делаю (не делаю) зарядку и принимаю душ. Потом пью чай (кофе). Вечером ко мне приходят друзья, и мы слушаем радио (смотрим телевизор)…»

— Давайте вашу зачетку. Следующий!

Читая Мопассана в то время, когда другие студенты припадали к компьютерам или, шепча: «Мертвые учат живых», часами трудились в анатомическом театре, вы выбрали судьбу. Налево пойдешь — библиотекарем станешь, направо — переводчиком. Прямая дорога ведет в среднюю школу, в учительскую. Но поскольку эпсилон стремится к нулю, то можно, защитив диплом на тему «Второе германское передвижение согласных», проработать до пенсии экскурсоводом в Музее хлеба.

В тот день, когда Неля появилась на факультете, у меня был выходной. Потом рассказывали: по коридору бродила молодая женщина странного вида кримпленовое пальто (в 94 году!) и суконные боты. Она заходила на все кафедры подряд и, назвавшись председателем Лондонского общества интернациональных связей, предлагала дружбу. «Приезжайте! Примем, покажем, опубликуем». Ассистенты без степени тут же начали формировать первую группу, составлять списки. Этого берем, эту не берем. В общем, включились в движение «От сердца к сердцу».

Я просидела полдня в библиотеке, которая на меня всегда действовала угнетающе. Тусклый свет, до срока увядшие сотрудники и полки открытого доступа к литературе ушедшей эпохи. Опустошенная от прочитанных книг, я вошла в метро «Невский проспект». Когда стоишь на эскалаторе, то руки заняты и нечем заткнуть уши. «Питает и лечит репейное масло. Лишь с ним ваши волосы будут прекрасны». Когда вы слышите это утром и возвращаясь домой весь учебный год, то вас начинают преследовать эротические фантазии: мучительница из рекламного бюро схвачена, в горло ей вставлена воронка, и невидимая рука льет и льет репейное масло, пока сирена не затихнет.

Войдя в квартиру, я не успела снять пальто, как зазвонил телефон.

— Здравствуйте, дорогой мой человек. С вами говорит Неля Пилипенко-Райт. Я сейчас живу в Лондоне, в Питере нахожусь по издательским делам. Вас я знаю по вашим работам. Хочу вас издать.

Меня? В Лондоне? Думаю, статье «Бессоюзные придаточные предложения в сонетах Зильбершнура» будет обеспечен успех. А монографию «Постоянный эпитет в фольклоре Лапландии» надо выпускать массовым тиражом.

— В среду возвращаюсь в Лондон. Мой сынок еще маленький, скучает по маме. Можно, я сейчас к вам забегу?

— Ой, нет. Через полчаса уезжаю в командировку. К сожалению, не получается.

— Да я на часок.

— Увы, дома никого не будет. Как-нибудь в другой раз.

Я положила трубку. Да, пришлось наврать, но говорить с Нелей мне было абсолютно не о чем, тем более в свой выходной.

Вечером я включила телевизор. Шла передача «Эрудит на все времена». Известный московский артист, томный наглец, сидел в большой птичьей клетке. Время от времени он выпрямлялся, подходил к решетке и, прижавшись лбом к железным прутьям, задавал вопросы публике, сидевшей тут же в студии и глядевшей с любовью на пошляка.

— Дайте словесный портрет птиц: Феникс, Сирин, Алконост. Тридцать секунд на птицу.

— Что такое прерванный каданс?

Эрудит, правильно ответивший на вопрос, получал жетон в виде плоского фаллоса. Набравшие пять жетонов выходили в финал. Вручал жетоны карлик с бородой, которому ведущий время от времени напоминал о его уродстве, садясь для этого на корточки. Я решила досмотреть до конца этот праздник сатаны, дождаться фамилии режиссера, чтобы проклясть его, и лечь спать. В это время позвонили в дверь. Я никого не ждала и решила не открывать. Звонили минут пять, с перерывами. «Не открою, хоть ты лопни», — думала я. Наконец лифт поехал вниз. Я выглянула в окно. Из нашей парадной вышла женщина. В руках цветы и торт. Неля! Я же ей русским языком сказала, что меня не будет дома. Ну и ну!

Летом мне предложили халтуру — поработать устным переводчиком, и я согласилась: бесплатно возят по стране, кормят в ресторане, тепло и чисто. От тебя требуется только одно: энциклопедические знания.

Идут переговоры о повышении налога с физических лиц. Переводчица с трудом добыла и вызубрила налоговые термины. И вдруг американец, руководитель делегации, начал расписывать технические особенности авиамотора. Сей господин только что купил самолетик для семьи и хочет поделиться радостью от обновки. Что делать переводчику, если он не понимает ни слова? Собрать волю в кулак и идти параллельным курсом: нести отсебятину.

Переводишь семинар на тему «Обучение письму леворуких детей». Кажется, ничто не предвещает грозы. Нет, найдется тип, который к концу третьего дня семинара начнет хулиганить — цитировать по-французски Лекок де Буабодрана. Или возьмет слово: «Мы все хорошо поработали и немножко устали. Поэтому я хочу повеселить вас забавной историей». Дальше следует сложная похабщина с медицинским уклоном.