Книга Уотт - Сэмюэл Беккет

Вопрос по поводу того, кто нажимал кнопку звонка, раздававшегося ночью в комнате Эрскина, некоторое время сильно беспокоил Уотта и мешал ему спать по ночам, заставляя пребывать qui vive. Если бы Эрскин храпел и звонок совпадал бы с храпом, то тайна, казалось Уотту, рассеялась бы как туман под лучами солнца. Но Эрскин не храпел. И все же, если на него посмотреть или послушать, как он напевает свою песню, можно было подумать, что он храпит, да еще как. И все же он не храпел. Так что звонок всегда раздавался в тишине. Однако после дальнейших размышлений Уотт решил, что если бы звонок совпадал с храпом, то тайна не рассеялась бы, а осталась какой была. Разве не мог Эрскин симулировать храп, когда протягивал руку и нажимал кнопку звонка, или долгий ряд всхрапываний, кульминировавший всхрапом, который он симулировал при нажатии кнопки звонка, чтобы ввести Уотта в заблуждение и заставить его думать, будто кнопку звонка нажимал не он, Эрскин, а мистер Нотт, находившийся в другой части дома? Так что то, что Эрскин не храпел, а звонок всегда раздавался в тишине, заставило Уотта думать, что кнопку звонка нажимал не Эрскин, как он считал поначалу, нет, а мистер Нотт. Поскольку если бы кнопку звонка нажимал Эрскин, не желая при этом, чтобы об этом кто-нибудь знал, он бы храпел или еще как-то изгалялся, нажимая кнопку звонка, чтобы заставить Уотта думать, что кнопку звонка нажимал не он, Эрскин, а мистер Нотт. Однако затем Уотту пришло в голову, что Эрскин может нажимать кнопку звонка ничуть не беспокоясь, известно это кому-нибудь или нет, и что нажимал ее он, и что в таком случае он не потрудился бы храпеть или еще как-то изгаляться, нажимая кнопку звонка, но позволял бы звонку раздаваться в тишине, чтобы Уотт думал все, что ему заблагорассудится.

В конце концов Уотт решил, что, если он хочет обрести в этой связи душевное спокойствие, ему необходимо обследовать комнату Эрскина. Тогда он отложил бы и забыл это дело, как откладывают и забывают апельсиновую или банановую кожуру.

Уотт мог бы спросить Эрскина, он мог бы сказать: Скажи-ка, Эрскин, а в твоей комнате есть звонок или нет? Но это заставило бы Эрскина насторожиться, а такого Уотт не хотел. Или Эрскин ответил бы: Да! когда правдивый ответ был: Нет! или: Нет! когда правдивый ответ был: Да! или ответил бы правдиво: Да! или: Нет! а Уотт бы ему не поверил. А тогда Уотту было бы ничуть не лучше, даже хуже, поскольку он заставил бы Эрскина насторожиться.

Но комната Эрскина всегда была заперта, а ключ всегда находился в кармане Эрскина. Или, скорее, комната Эрскина никогда не оставалась незапертой, а ключ никогда не оставался вне пределов кармана Эрскина дольше двух-трех секунд максимум, что было тем самым временем, которое требовалось Эрскину, чтобы извлечь ключ из кармана, отпереть дверь снаружи, проскользнуть в комнату, снова запереть дверь изнутри и опустить ключ обратно в карман, или чтобы извлечь ключ из кармана, отпереть дверь изнутри, выскользнуть из комнаты, снова запереть дверь снаружи и опустить ключ обратно в карман. Поскольку если бы комната Эрскина всегда была заперта, а ключ бы всегда находился в кармане Эрскина, самому Эрскину, несмотря на все его проворство, было бы затруднительно проскальзывать в комнату и выскальзывать из нее так, как он это делал, разве только он проскальзывал бы и выскальзывал через окошко или трубу. Но проскальзывать и выскальзывать через окошко, не свернув себе шею, он вряд ли смог бы, равно как и через трубу, не задохшись насмерть. То же касалось и Уотта.

Замок был из тех, что Уотт подобрать не мог. Уотт подбирал простые замки, но он не подбирал сложные замки.

Ключ был из тех, что Уотт подделать не мог. Уотт подделывал простые ключи, в мастерской, в тисках, орудуя напильником и припоем, убавляя там, прибавляя сям и получая совсем другой простой ключ, пока две схожести не становились совершенно одинаковыми. Но Уотт не подделывал сложные ключи.

Еще одна причина, по которой Уотт не мог подделать ключ Эрскина, заключалась в том, что он не мог заполучить его хотя бы на минутку.

Так как же Уотт узнал, что ключ Эрскина не был простым ключом? Да поковырявшись в замочной скважине тоненькой проволочкой.

Тогда Уотт сказал: Сложные ключи открывают простые замки, но простые ключи никогда не открывают сложных замков. Однако, едва сказав это, Уотт пожалел о содеянном. Но было слишком поздно, слова уже сказаны и никогда их теперь не забыть, никогда не вернуть. Однако чуть позднее он жалел о них меньше. А еще чуть позднее не жалел о них вовсе. А еще чуть позднее они снова доставили ему удовольствие, не меньшее, чем когда впервые прозвучали, так мягко, так прельстительно, в его черепе. А еще чуть позднее он пожалел о них снова, гораздо сильнее. И так далее. Пока не осталось лишь несколько степеней сожаления, несколько удовлетворения, но в особенности — сожаления, касательно этих слов, с которыми Уотт знаком не был. И это, возможно, заслуживает упоминания, поскольку для Уотта это было обычным делом, когда речь заходила о словах. И хотя порой случалось так, что минутных раздумий хватало на то, чтобы закрепить раз и навсегда его отношение к словам, когда они звучали, так что они были ему приятны или неприятны более — менее неизменной приязнью или неприязнью, хотя случалось это нечасто, нет, но, думая то так, то эдак, он под конец не знал, что и подумать о прозвучавших словах, даже когда они просты и понятны, как вышеупомянутые, и имеют столь очевидный смысл, и столь безобидную форму, это значения не имеет, он не знал, что о них и подумать от конца одного года до конца следующего, думать ли о них плохо, думать ли о них хорошо или думать о них безразлично.

А если бы Уотт не узнал этого — что ключ Эрскина не был простым ключом, — этого никогда бы не узнал ни я, ни мир. Поскольку все, что я знаю по поводу мистера Нотта и всего, что касалось мистера Нотта, и все по поводу Уотта и всего, что касалось Уотта, исходит от Уотта и только от него одного. И если я не очень много знаю по поводу мистера Нотта, Уотта и всего, что их касалось, то лишь потому, что Уотт многого не знал по этим поводам или не удосужился рассказать. Но он уверял меня в ту пору, когда начал плести свою небылицу, что расскажет все, а несколькими годами позже, когда закончил плести свою небылицу, — что рассказал все. А поскольку я поверил ему оба раза, то продолжал верить и задолго после того, как небылица была сплетена, а Уотт меня покинул. Дело вовсе не в том, что это доказывает, что Уотт действительно рассказал все, что знал по этим поводам, или что он задался такой целью, ведь как оказалось так, что я не знаю по этим поводам ничего, кроме того, что рассказал мне Уотт. Поскольку Эрскин, Арсен, Уолтер, Винсент и остальные сгинули задолго до меня. Дело вовсе не в том, что Эрскин, Арсен, Уолтер, Винсент и остальные рассказали бы что-нибудь об Уотте, разве только чуть-чуть Арсен и еще чуть-чуть Эрскин, зато они рассказали бы что-нибудь о мистере Нотте. Тогда мы имели бы мистера Нотта в исполнении Эрскина, мистера Нотта в исполнении Арсена, мистера Нотта в исполнении Уолтера и мистера Нотта в исполнении Винсента, которых можно было бы сравнить с мистером Ноттом в исполнении Уотта. Это было бы весьма интересным упражнением. Но все они сгинули задолго до меня.

Это вовсе не означает, что Уотт не пропустил чего-нибудь из того, что происходило или было, или что он не приплел чего-нибудь из того, чего никогда не происходило или никогда не было. Уже упоминались трудности, с которыми столкнулся Уотт, пытаясь провести черту между тем, что произошло, и тем, чего не происходило, между тем, что было, и тем, чего не было в доме мистера Нотта. И Уотт в своих беседах со мной не делал никакого секрета из того, что многие вещи, описывавшиеся как происходившие в доме и, разумеется, владениях мистера Нотта, возможно, никогда не происходили или происходили совсем иначе, и что многих вещей, описывавшихся как бывшие или, скорее, не бывшие, поскольку они были гораздо важнее, возможно, не было или, скорее, они всегда были. Кроме того, человеку вроде Уотта сложно рассказать длинную историю вроде истории Уотта, не пропустив одного и не приплетя другого. Но и это вовсе не означает, что я не пропустил чего-нибудь из того, что рассказал мне Уотт, или не приплел чего-нибудь из того, что Уотт мне никогда не рассказывал, хотя я тогда тщательно записывал все в свою маленькую записную книжку. Так трудно, имея дело с длинной историей вроде тай, что рассказал Уотт, даже когда тщательно записываешь все в свою маленькую записную книжку, не пропустить чего-нибудь из того, что рассказывалось, и не приплести чего-нибудь из того, что никогда не рассказывалось, никогда-никогда не рассказывалось.