Книга Предательство. Утраченная история жизни Иисуса Христа - Уильям Майкл Гир

— Епископ Меридий надеялся найти у нас в монастыре Ярия Клавдия Атиния. Зачем?

Кир посмотрел на реку, будто в поисках затаившихся врагов, которые могли появиться здесь очень скоро. Возможно, они слишком долго жгут костер, подумал он.

Подняв крышку от кувшина, Кир поднес ее к огню и начал медленно поворачивать, так, чтобы воск расплавился со всех сторон.

— Если бы я знал ответ на этот вопрос, брат, я бы смог хоть отчасти разгадать загадку, связанную с нападением на наш монастырь. Но я не знаю.

— Ты уверен, что ни о чем не догадываешься…

— Клянусь тебе моим крещением, брат. Я не знаю, зачем епископу искать меня.

Варнава поежился, глядя на костер. Маленький, просто горсточка горящих веток, но согреться можно.

— Кир, сколько тебе лет?

— Мне тридцать четыре, брат, — ответил Кир, облизнув губы, будто беспокоясь, что Варнава о чем-то догадается.

Варнава не сводил взгляда с огня, но его ум напряженно работал.

— Ты в нашем монастыре уже почти год. Где ты монашествовал до этого?

— Год в Риме. Еще год в Милане. Провел восемь лет, переходя из одного монастыря в другой в Малой Азии, потом больше года в Палестине.

— Значит, есть вероятность того, что верховные иерархи нашей церкви годами искали тебя по монастырям? — спросил Варнава.

Кир надолго задумался.

— Если не желаешь отвечать, Кир, ничего страшного, — добавил Варнава.

— В самом деле, брат, представить себе не могу, зачем им это.

Что-то в его голосе подсказало Варнаве, что он говорит не всю правду.

— Хорошо, подумай над этим, — сказал он. — Может, ты поймешь причину. А сейчас давай-ка крышку. Я закрою кувшин, мы быстро его закопаем и отправимся в путь. Я понимаю, что ты беспокоишься ничуть не меньше меня.

Кир отдал ему нагретую крышку, и Варнава с силой вдавил ее в горловину кувшина, запечатывая ее. Тем временем Кир закидал костер песком. Варнава принялся сгребать песок, закапывая кувшин.

Это не заняло много времени. С годами ветры сделают свое дело, и место, где спрятан кувшин, снова станет абсолютно незаметным.

С трудом поднявшись на ноги, Варнава увидел, что Кир стоит в странной позе, уперев в бока сжатые в кулаки руки.

— Что такое, Кир?

— Брат, теперь я хочу задать вопрос тебе.

Сердце Варнавы замерло. Кира мог мучить один-единственный вопрос.

Утренний бриз развевал черные волосы Кира, и они спутались с его бородой.

— Не могу тебе ответить, Кир, — со вздохом ответил Варнава. — Если скажу, подвергну опасности и тебя, и всех остальных. Знай только, что мне требуется твоя помощь. Один я это не сделаю.

— Что ты хочешь сделать?

— Я должен завершить дело, которое мне следовало бы исполнить еще двадцать пять лет назад, когда я только нашел этот папирус. И пожалуйста, больше ни о чем не спрашивай.

Кир уперся руками в бедра, и сквозь одеяние проступили его широкие мускулистые плечи.

— Брат, я сделаю все, что ты попросишь, поскольку верю тебе, но скажи мне хотя бы, чего так боится церковь? Мне будет намного легче помогать тебе.

Ночной воздух становился все холоднее. Варнава посмотрел на россыпи звезд на небе над их головами. Что можно ответить, чтобы это было правдой, но не Истиной?

— Кир, — тихо начал он, — ошибаются говорящие, что Господь умер, а затем воскрес. Он сначала воскрес, а потом умер. Именно этого они и боятся.[29]

Уже повернувшись, чтобы идти к лодке, Варнава увидел в глазах Кира отблеск страха, и это больно ударило его в самое сердце.

Глава 8

Мехебель

15 нисана 3771 года, утро

Ветер трепал ветви смоковниц и полы плаща Йосефа, которыми он пытался поплотнее обернуть свои ноги. Гору покрывала предрассветная мгла, и он почти ничего не видел. По крайней мере, не слышно ни стука копыт, ни шума людей, продирающихся сквозь заросли. Вдалеке засветились окошки в домах селян, которые уже собирались выходить в поле. И долина, и склоны гор Гевал и Гаризим возделывались, они были покрыты виноградниками и фруктовыми садами.

«Тит, молю Бога, чтобы ты был в безопасности».

Он повернулся, стиснув зубы, чтобы не закричать — раненое плечо пронзила пульсирующая боль. После того как они спрятались в этом саду, ему практически не удавалось заснуть. Он думал о Тите и перебирал в уме всех людей, которые имели возможность предать их, вспоминал каждый разговор до мельчайших деталей.

Предатель из числа самых близких. Другие не могли знать об их плане. Но кто же настолько ненавидит их, чтобы предать в такой момент, когда они хотят оказать последние почести умершему?

В саду пахло сырой землей и цветами. Он глубоко вдохнул, закрыв глаза, и попытался заставить себя уснуть. С каждым ударом сердца раненое плечо пронзала боль.

По мере того как его дыхание обретало ровный глубокий ритм сна, он слышал голоса, что-то шепчущие ему, какие-то лица плыли пред его глазами…

Привалившись к дверному косяку своего дома у самых городских стен Ерушалаима, я непринужденно поглядываю на прохожих.

Пурпурный свет закатного солнца пробивается сквозь заросли дикого винограда, которыми порос утес из белого известняка, возвышающийся позади моего дома. Тени протянулись до дороги в двадцати шагах от меня. Возле нее на коленях стоит Тит, делая вид, что возится с упряжью. Но сейчас его задача — следить за римскими солдатами. Поскольку я член Синедриона, за моим домом следят, по крайней мере время от времени. Оккупанты опасаются, и небезосновательно, что я симпатизирую радикалам.

Трое именно таких людей тихо разговаривают в комнате у меня за спиной. Иаков и Йоханан, сыновья Зеведея, и Кифа — Камень, которого еще называют «скандайон», камень преткновения,[30]из-за угнетающего впечатления, которое он производит на каждого, кто с ним общается.

По дороге громыхает крытая телега, груженная большими глиняными кувшинами. Позади них стоит посуда помельче. Я гляжу, как она проезжает мимо. Сегодня на дороге много людей. Все несут свой товар в город на продажу. Есть и путешественники, прибывшие в Ерушалаим на праздник Песах. К концу недели в городе соберется больше двух миллионов человек со всего света.[31]