Книга Русский сюжетъ - Людмила Третьякова

Как везде, где дело касается отличий, наград, продвижения по службе, в Конногвардейском полку, в котором служило много родовитой амбициозной молодежи, создавались острые ситуации. Командир отвечал не только за боевую выучку, но и моральный климат во вверенном ему подразделении. Вот пример, убеждающий, что завидная репутация Ланского сложилась неспроста.

Далеко не всегда удобно быть принципиальным и справедливым. Однажды в Конном полку появилась вакансия, которую временно занял дельный, но не имеющий сильных связей офицер. Кто-то из богатых сослуживцев путем интриг решил сместить его с завидного места, прибегнув к невольному содействию императора.

И вот венценосный шеф, прибыв в полк, как бы между прочим спросил командира:

– А что, Ланской, у тебя, говорят, очищается адъютантская вакансия?

– Так точно, Ваше Величество!

– Я слышал, ты избираешь Черткова?

Конечно, Ланской понял, куда гнет государь, но твердо ответил:

– Нет, Ваше Величество, я считал бы это несправедливостью относительно офицера, который служит отлично и за шесть месяцев вполне оправдал мое доверие.

Николай опять за свое:

– А я все-таки думал, что ты назначишь Черткова.

– Ваше Величество! Должен ли я считать этот вопрос изъявлением Вашего желания?

– Это почему?

– Потому что оно для всякого является законом. Только, подчиняясь ему, я имею право обидеть офицера.

После возникшей паузы командир услышал:

– Нет, Ланской. Поступай по совести. Тебе это ближе и лучше знать.

Затем, потрепав Петра Петровича по плечу, усмехнулся:

– Вот, взялся поинтриговать, да не выгорело. А тебе за правду – большое спасибо. Я люблю, чтобы мне так служили.

Конным полком Петр Петрович командовал девять лет. В день празднования 25-летия полка генерал Ланской преподнес августейшему шефу альбом с портретами полковых командиров. Император, перелистав его, вернул, чтобы альбом дополнили: первым, по мнению императора, здесь должно быть изображение красавицы жены командира – Натальи Николаевны Пушкиной-Ланской.

В разгар Крымской войны Петр Петрович приехал в Вятку, чтобы руководить формированием местного ополчения. Заключение мира становило вятских добровольцев на пути к Крыму. Но на руках Ланского осталась сумма в сто тысяч рублей, пожертвования вятичей на алтарь Отечества.

Прибыв в Петербург на аудиенцию к государю (это был сын скончавшегося незадолго до того императора Николая I Александр II. – Л.Т.), он спросил, куда ему следует сдать эти деньги? Александр II поинтересовался, как поступили с пожертвованиями, собранными в других губерниях, и «удостоверившись в исключительности факта, промолвил: «Так ты один возвратил их, Ланской! Да, с тобою иначе и быть не могло». А затем деньги, переданные в военное министерство, «быстро испарились по разным инстанциям».

Поездка в Вятку сохранила пример того, что, если внутреннее убеждение подталкивало Ланского облегчить чью-то судьбу, он охотно делал это.

Мы привыкли воспринимать красавцев в золотых эполетах как непременных участников балов и романтических историй, будораживших Петербург. Однако у них была и другая жизнь. Кто превращал новобранца в непобедимого солдата непобедимой гвардии? Этот нелегкий труд брали на себя офицеры.

...Семь лет находился в Вятке на положении ссыльного молодой литератор, будущий писатель-сатирик Михаил Салтыков-Щедрин. Выслали его сюда за публикации, не понравившиеся властям своей едкой критичностью.

По просьбе сочувствовавшего Салтыкову-Щедрину одного вятского семейства Ланской взялся облегчить участь ссыльного, что вполне удалось.

Преисполненный благодарности к заступившемуся за него человеку, с которым даже не был знаком, писатель-сатирик сообщал родным: «Всем этим я обязан генералу Ланскому...»

Добравшись до столицы, Салтыков-Щедрин искал случай лично поблагодарить генерала. Видимо, встретили его у Ланских безо всякой официальности. С той теплотой, которая заставила литератора снова вернуться сюда. Для нас интересно следующее свидетельство современника, который хорошо знал и Щедрина, и генерала:

«В семье Ланских свято хранились вместе с памятью о покойном поэте и симпатии к литераторам и их деятельности; Салтыков немедленно познакомился с ними, стал часто бывать в их доме и до старости сохранил благодарную память о радушном приеме и нравственной поддержке, какую всегда встречал у них».

История не уберегла для потомства биографии многих достойных людей, о которых бы так интересно было почитать сегодня. Если бы не старшая дочь Ланских, оставившая заметки о своем отце да еще несколько рассеянных то там, то здесь сведений о нем и, главное – если бы не женитьба Петра Петровича на вдове Пушкина, пребывал бы генерал в полном забвении.

А между тем Пушкины и Ланские оказались связаны кровным родством. Старший сын поэта Александр Александрович женился на племяннице генерала Петра Петровича Софье. Так, урожденная Ланская стала Пушкиной и матерью одиннадцати внуков поэта, которых родила за неполных тринадцать лет супружества. Умерла Софья Александровна совсем молодой, и маленькие Пушкины воспитывались в Лопасне. Хозяйкой этой подмосковной усадьбы опять же была урожденная Ланская – Мария Петровна, родная сестра нашего генерала, по мужу Васильчикова.

...Однако мы сильно забежали вперед, оставив тридцатидвухлетнюю невесту Наталью Николаевну и жениха-генерала Ланского накануне события, неразрывно связавшего их до гробовой доски.

* * *

Свадьба генерала Ланского и Натальи Пушкиной состоялась в июле 1844 года в Стрельне – прелестном, нарядном местечке под Петербургом, где в летние месяцы квартировал Конногвардейский полк.

О предстоящем венчании в стрельнинской церкви мало кто знал. Приглашены были только ближайшие родственники, братья и сестры с обеих сторон. Несомненно, идея скромного торжества исходила от Натальи Николаевны. Она предвидела, у скольких на языке опять окажется ее имя. Венчание с Ланским, конечно же, заставит вспомнить подзабывшиеся за семь лет в памяти подробности трагических дней 1837 года.

Опять пойдут по Петербургу разговоры: «Бедный Пушкин. Жертва легкомыслия, неосторожности, опрометчивого поведения своей молодой красавицы жены», «Бедная Натали – жертва собственного легкомыслия и людской злобы». Но если такие слова произносили в дружественном поэту и его семье доме Карамзиных, то с каким же злорадством будут обсуждать вторую свадьбу Натали ее враги! Тут можно ожидать всего. И ненужного сочувствия: мол, наконец-то эта красавица забудет кошмар своего первого супружества. И причитаний тех, кто при жизни Пушкина никаких теплых чувств к нему не испытывал; у нее не хватит сил прикинуться равнодушной к молве беспощадной и язвительной. И у того человека, которому хватило смелости стать ей и детям Пушкина опорой, тоже будет щемить сердце. Нет, нет! Все следует устроить тихо и незаметно...