Книга Сапер, который ошибся - Игорь Афанасьев

После обеда проездом, заехали в рем. роту мои деды. Рассказали, где расположились и велели к вечеру быть там. Конечно же, жалко было терять свободу, но надо возвращаться в родную роту. Этот час отдалял, как мог, и собрался идти после ужина.

Возвращение.

Путь лежал через хребет, и когда поднялся вверх, оказалось, что вершина плоская и широкая. Пересекая хребет по целинному снегу, освящённому круглой луной, шарил в карманах, и нащупал запал. Зная, как деды жестоко наказывают за это, решил от него избавиться. Дёрнул за кольцо и бросил в кусты, в ночной тишине раздался сильный хлопок. Из этих же кустов, раздался трёхэтажный мат, и выскочил боец со спущенными штанами, размахивающий кулаком в мою сторону. Видно он уединился там, и вдруг такая неприятная неожиданность, ведь обычно за хлопком запала следует взрыв гранаты. Должно быть бедняга, не на шутку перепугался. Я ускорил шаги, и быстро сбежал под горку.

Увидел вдалеке знакомую БМРку и БТРы, и направился туда. Встреча с дедами не сулила ничего хорошего. Когда отыскал палатку, то она оказалась переполненной, и мне выделили крохотное место у самого входа, чтобы каждый входящий и выходящий перешагивал через меня.

После допроса с пристрастием, где был и чего делал, стали распекать за то что «забил» на службу, и оттягивался на стороне.

После окончания этой томительной и неприятной процедуры пошёл спать в БТР. Собрал все подстилки, одел два бушлата, и опустив уши у треуха (так называли солдатскую зимнюю шапку т. к. у неё действительно три уха) завязал их на подбородке, и завалился спать. Мороз пробирал до костей, но я крепился и, наконец-то, заснул.

Утреннее построение.

Проснулся утром, когда все вокруг зашевелились. Первое, что бросилось в глаза, что БТР сильно заиндевел внутри. Потихонечку вылез из своего «гнезда», и пошёл к палатке где, строилась рота. Неожиданно объявили осмотр оружия, и тут только вспомнил, что после боя не почистил автомат. «Пулей» метнулся за ним, и схватив автомат, побежал к БМРке. Распахнул люк в башню, и юркнул туда, чтобы за секунды до построения разобрать и стереть хоть самый чёрный нагар.

Всё шло по началу хорошо, быстро откинул затвор, патрон который был в стволе, упал мне под ноги, после этого нажал на спусковой крючок. Раздалась короткая очередь, и от грохота зазвенело в ушах. Во попал!!!

Я сидел, не желая никуда больше двигаться, ожидая серьёзных разборок.

Через некоторое время в люк осторожно просунулись испуганные рожи дедов. Увидев меня, они закричали: «Он жив!». Залезли в люк. Сделали втык за то, что не отстегнул магазин, и за то что не чистил автомат. Проследили траекторию полёта пули, которая отрекошетила от трёх бортов башни. Три раза пуля пересекла пространство башни, в середине которого я сидел.

Выстрелы услышали офицеры, прибежали и всех погнали на построение. Тут выяснилось, что ночевал я в заиндевевшем БТРе, и офицеры поставили задачу всем подвинуться или ставить ещё одну палатку, но чтобы места хватило всем.

Потом чистили оружие и собирались в горы. Нас раздали по ротам, мы погрузились на БТРы, и петляя между засыпанных снегом хребтов, выдвинулись к какому-то кишлаку. БТРы, урча, давили пушистые сугробы, окружая кишлак. Потом, спрыгнув с брони, все вместе стали с разных сторон входить в него.

Кишлак.

Погодка стояла изумительная. Лёгкий мороз. Ослепительно сиял пушистый снег, мягко укутавший притихший кишлак. Кишлак был пуст, и мы ходили по брошенным дувалам, хозяйским глазом осматривая скудный крестьянский скарб. Уже ближе к середине кишлака, увидел своего боевого друга, Виталю Павлова из Питера.

Мы вместе проходили службу в одной учебке, бегали в самоволки и даже сидели на губе. Нас хотели оставить сержантами, но, как говориться, от судьбы не уйдёшь, и за очередную самоволку нас сослали в Афганистан. Мы ехали вместе и попали в один полк, и в одну роту, просто его придали пехоте, и поэтому за всё время операции я его не видел.

Это был типичный оккупант, заросший упругой щетиной. На ремень за ноги была подвешена задушенная курица. Он по-хозяйски смотрел по углам, и даже когда я его окликнул, с трудом оторвал взгляд от своего занятия чтобы посмотреть на меня.

Тепло, поприветствовав друг друга, мы стали делиться новостями. Его рота держала оборону невдалеке от этого кишлака, и местоположения не меняла за всё время проведения операции. В наряды его никакие не ставили, и поэтому он преспокойненько отдыхал.

Мы пошли вместе шмонать кишлак. В одном дувале нашли старый генератор тока, с мощным литым корпусом, размером почти с «запорожец». Казалось невероятным, что такую машину можно затащить так высоко в горы. Позвали офицера, он тоже с удивлением посмотрел на это «чудо техники» и приказал взрывать.

Мне было жалко губить такой интересный механизм, который приносил, наверное, большую помощь жителям кишлака, но надо, так надо. Заложили тротил под корпус, размотали бикфордов шнур и побежали прятаться за угол другого дувала. Прогремел взрыв, разметав кровлю над генератором. Машина спрыгнула с анкерных болтов, и массивный чугунный корпус дал трещину. Мне было жалко старого доброго работягу, и людей, которые затащили его сюда.

Виталя.

Вскоре засобирались, и стали оставлять кишлак. Мы простились с Виталей, он пошёл на позиции своей роты, а я вскарабкался на БТР и поехал в расположение полка. Через полгода Виталю тяжело ранили. Он первым входил в дувал, и когда раскрыл дверь, то дух выстрелил в него в упор. Две пули вошли в него, одна отстрелила локоть, а другая застряла в тазу. Когда он рухнул на порог, то разведчики стали стрелять в духа, в проём двери, а дух в разведчиков. Душману удалось ранить офицера, прежде чем его самого завалили разведчики. Все пули просвистели над Виталей. В Кабуле хирурги пытались без рентгена достать пулю из таза, оставив на память страшные разрезы, спереди и сзади, но пули не нашли. Ему её достали лишь в госпитале в Риге. Отстреленный локоть, мешал двигаться руке, и она заметно ослабла и усохла. После дембеля я навещал Виталю в Питере, он постепенно опускался, связавшись с наркоманами, и рассказывал страшные истории за кружку пива, в шалманах на Ульянке, получив почётную кличку «Коммандос».

Перекрёсток.

По пути в полк проезжали расположение афганской части. Днём церандоевцы подъехали к большому перекрёстку, и занимали позиции вокруг него. Кто-то прямо на перекрёстке, колол дрова из свилеватого кедра, с прочными перекрученными волокнами, которые плохо пилились, а тем более кололись. Какой то церандоевец, яростно стучал топором с нанизанным на него поленом, по замёрзшей земле, громко выкрикивая какие то ругательства себе под нос. Полено не поддавалось, и он в сердцах бросил топор на землю, и ходил, поднимая руки, и громко выкрикивал отборные ругательства. С нашим БТРом поравнялась машина из афганской колоны, где на куче барахла лежал какой-то обдолбленный церандоевец, с кривыми, как есть, глазками. Увидев нас, он стал размахивать недокуренным косяком, предлагая разделить с ним радость, кто-то из дедов перегнулся и взял с благодарностью касяк из его рук. Афганец что-то дружелюбно залопотал, энергично размахивая руками. Машина тронулась и поехала дальше.