Книга Десантники Великой Отечественной. К 80-летию ВДВ - Михаил Толкач

На Большое Опуево градом повалились снаряды – зенитчики, охранявшие аэродром Демянска, вступили в бой. Чадные султаны взрывов вспыхивали на дороге, на улицах, по берегам речонки.

Немецкие командиры гнали подкрепление на машинах по зимнику в Большое Опуево. Десантники из засады подожгли бронетранспортер – закупорили узкий путь. С рассветом враг осмелел, и потери лыжников МВДБ возросли. Раненых парашютистов переносили в сарай, к комбату А.Н. Струкову.

Над лесом, огибая Большое Опуево, пролетела «рама» – оглядывала поле боя. Летчик сделал круг над селом. Самолет скрылся, а снаряды стали ложиться прицельно, очевидно, авиатор скорректировал огонь.

Оценив обстановку и выслушав разведчиков, искавших в селе склады с продовольствием, капитан Струков отослал связного в штаб бригады: «Гарнизон разгромлен. Несу большие потери. Продуктов тут не нашли». Не дожидаясь ответа, согласно приказу на опуевскую операцию, комбат-2 распорядился тщательно перевязать раненых, собрать документы убитых немцев и съестные припасы врага. Затем приказал батальону отходить в лес, в заранее условленный район диких урочищ Невьего Моха.

Алексей Николаевич оставил с собой санитара и сержанта Ивана Карасева, бывшего колхозника из вятской деревни. Сержант и еще несколько бойцов из его отделения заняли круговую оборону, взяв под защиту раненых товарищей и своего командира.

– Отвлекайте немцев на себя! – требовал капитан Струков.

Он подполз к распахнутым воротам и тоже палил из автомата, рядом лежал Иван Мелехин, успевая заряжать диски и попеременно подавая их комбату, менял автоматы.

Уже укрылись в сосновой гущине отходившие от Опуева роты и взводы. Немцы, казалось, успокоились. Затихла пальба. Умолкли зенитки в Глебовщине. Трещало пламя на месте склада боеприпасов…

Десантники, оставшиеся в сарае, посчитали гранаты, перебрали патроны в подсумках, поправили повязки. Разгоряченные боем, они не ощущали холода. Не замечали они и рассветной зари, что окрасила небо над лесом.

Из Малого Опуева доносились одиночные выстрелы. Струков прислушался к ним, стараясь выделить свои. Он надеялся, что напористая атака здесь помогла Жуку переломить ход схватки там, в Малом Опуеве. Убедившись, что перестрелка замирает, Алексей Николаевич прислонился к стенке, нашарил планшетку, вынул листок бумаги и лихорадочно царапал карандашом:

«Ирина, будь счастлива. Не моя вина, что не дожили, не долюбили. Целуй всех! Твой навеки Алеша».

Адрес писал, отогревая пальцы дыханием: «Орджоникидзевская железная дорога, станция Карамык, Степная улица, дом 64».

– Спрячь, Иван, подальше! – Алексей Николаевич сложил бумажку вчетверо и подал ее Карасеву. – Если что… съешь, чтобы немцам не досталась. Смотри, сержант!

– Да выручим мы вас, товарищ капитан! Вишь, притихли. Сейчас проберемся к речушке – укроет берегами. Уйдем к своим, вот увидите! – Иван Мелехин, отчаянный пермяк из Верещагинского района, щурил глаза, высматривая путь из сарая. В бою он прикладом укокошил здоровенного ефрейтора, отобрал его «шмайссер». А от осколка зенитного снаряда не уберегся – нога неподвижна.

Из леска, со стороны Малого Опуева, оглядываясь и пригибаясь, пятились одиночные солдаты в темных шинелях – ускользнули от огня десантников. Капитан видел в смутном мареве раннего утра, как по огородам ползла цепь гитлеровцев, окружая сарай. Ползла без выстрелов, тишком. Лишь борозды оставались снежные. Не стреляли и отступавшие враги из Малого Опуева, очевидно, обманутые тишиной в селе.

– К бою, товарищи! – просто сказал Струков, переводя автомат на стрельбу очередями.

Раненые и здоровые лыжники, рядовые и командиры, равные в этот смертный час перед Родиной своим долгом, заняли позиции, выцеливая врага по своему усмотрению. Забылось и про холод, и про голод, и про далекий дом – одно на уме: не подпустить близко немца!..

Из крутого русла речушки, укрываясь за кустарниками и проворно работая локтями, полз десантник в порванном балахоне. Лицо покраснело и алым пятном выделялось на снежном фоне. Уже рассвело, и оборонявшиеся хорошо опознали гонца: «Какую весть несет?»

– Вот так и уйдем, товарищ комбат! – не унимался Мелехин, азартно следя за ползущим лыжником.

Хватая ртом снег, прерывисто дыша, выпалил прибывший в сарай:

– Отходите… все-е… Приказ командира… бригады. Комиссар Мачихин, подтвердите приказ… Велено: живее!..

Цепь гитлеровцев близко. Уже в рост пошли на приступ – жерди ограды прикрывали их от пуль. И беглецы из Малого Опуева в сотне метров, вот-вот соединятся!

– По фашистам – огонь! – крикнул Струков и первым дал очередь по вражеской пехоте.

Позднее, в наши дни, поэт Николай Рубцов скажет:

О чем рыдают, о чем поют

Твои последние колокола?

Как это важно – о чем… Как ты ведешь себя в свой последний час, когда, освещенный мгновением, ты весь на виду перед самим собой, своей совестью и честью? Где сердце твое и душа?..

Тридцатидвухлетний коммунист Алексей Николаевич Струков мог еще уйти, послушав совета сержанта Мелехина, мог надеяться на спасение. И, наверное, никто не осудил бы его, тяжело раненного, по сути, беспомощного. Но он, человек военный, понимал: не задержи они тут, у сарая, фашистов, подкрепление врага со свежими силами ринется в погоню за лыжниками МВДБ, сомнет охранение, перебьет обессиленных товарищей.

И семеро бились до последнего. Немцы швыряли в сарай гранаты. Десантники ловили их за деревянные ручки и возвращали обратно. Грохот. Снежная метель. И свинцовая вьюга…

К комбату придвинулся Иван Мелехин, лицо закопчено пороховым дымом, на губах красная пена – вторая пуля ужалила пермяка в грудь, вырвав клок меховой куртки на спине.

– Пусть ребята уходят! – прокричал он.

Комбат Струков не сразу понял. Бахали винтовки. Рвались гранаты. Ветром в отдалении раздуло огонь, горела и трещала изба-жихарь.

– Нам не барахтаться долго… – сглатывая кровь, пояснил Мелехин. – Не выбраться… сами видите. А здоровым ребятам… еще воевать. Прикажите идти в батальон!..

Немцы окружили сарай плотным строем. Горластый агитатор заорал с наветренной стороны:

– Рус, капут! Капут? Плен?

– Ах, гады! – В цепь гитлеровцев полетели последние гранаты. Фонтаны взрывов разметали утреннюю синеву.

– Ну, паразиты, получайте! – Иван Карасев бил из СВТ. Дробно стучал «шмайссер» Мелехина.

Немецкие минометы, замолчавшие на некоторое время, вновь открыли обстрел. Вокруг сарая кустами встали черные султаны. Шальная пуля прошила руку Струкова. Автомат он держал в левой. Истекая кровью, комбат приказал сержанту Карасеву покинуть позицию.

– Ведите бойцов на прорыв!

– Мы с вами, товарищ капитан! Комсомольцы дали клятву биться до конца…

Иван Мелехин, прижавшись спиной к стенке сарая, отирал ладонью кровь на щеке Струкова.