Книга Стихия огня - Марта Уэллс

— Пусть Дубелл сам управится с ней, — сказал он негромко.

Ренье подал знак рыцарям остановиться.

— Кто это?

— Каде Гадена.

— Боже мой, мы должны…

— Нет, если он способен уладить случившееся без кровопролития, пусть хотя бы попробует это сделать.

Рослый рыцарь чуть призадумался, но почти сразу кивнул:

— Хорошо. — И дал знак рыцарям отступить. Томас возвел глаза к небу, благодаря Бога за то, что Ренье хотя и не блестящий политик, однако же не кровожаден.

— И все это учинила она? — спросил Ренье, обозревая хаос, воцарившийся в галерее.

Томас вновь поглядел на Каде и Дубелла. Она пристально смотрела на них, пытаясь определить намерения, настороженная и чуточку сердитая. Брови ее были темнее очень светлых волос, когда она смотрела в упор, это заставляло ежиться. Он вспомнил, как Каде пыталась спасти от опасности другую актрису, и неторопливо ответил:

— Я так не думаю.

Тут взгляд Каде устремился куда-то поверх их голов, и выражение на лице ее переменилось. Проследив за ее взглядом, Томас ругнулся. Под аркой коридора, из которого только что появились рыцари, стоял Роланд. Томас подтолкнул друга:

— Ренье…

— Что? — Рыцарь оглянулся и охнул. — Проклятый мальчишка.

Опустив в ножны меч, он направился к королю, преднамеренно закрывая от его взгляда кудесницу. Томас повернулся к Каде, сознавая, что все прочие стражники держатся в стороне, повинуясь его приказу. Теперь следует решать, что страшнее: смерть или подобное проявление глупости?

Гален Дубелл внимательно посмотрел на Каде… и настоятельно попросил:

— Каде, не надо.

Та поглядела на старика ничего не выражающим взглядом:

— Я пришла сюда не затем, чтобы убивать… даже его.

Ренье, как наставник альбонских рыцарей и единственная персона в Иль-Рьене, имевшая право прикасаться к королевской особе, не заручившись заранее разрешением, схватил Роланда за руку и увлек за собой. Дубелл проследил за ними и, когда оба исчезли, обратил встревоженный взгляд к Каде:

— Тогда зачем же вы явились сюда?

Та ответила улыбкой:

— На аудиенцию к милому братцу, зачем же еще.

Но это, подумал Томас, отнюдь не исправляет дела.

* * *

В галерее пахло дымом и кислым вином. Большинство ламп и канделябров погасло, и на верхнюю половину огромной палаты легла тень. Придворные разошлись, а Равенна, Роланд и Фалаиса удалились в близлежащий солярий под охрану надежной стражи. Наверху в одной из боковых антресолей открыли дверь или окно, и легкий сквозняк продувал великий чертог, изгоняя духоту и вонь.

— И сколько же времени он провел в труппе? — обратился Томас к Бараселли.

Актер и директор застонал и вновь повалился бы на колени, если бы не двое гвардейцев королевы, удержавших его под руки. Озабоченный распорядитель развлечений держался неподалеку: за проверенную возле ворот труппу он отвечал головой.

— Никто с тобой ничего не делает и не сделает, если ты просто ответишь на вопрос.

Томас говорил кротко, невзирая на крепнувшее раздражение. Было куда легче допрашивать под пыткой упорствующего анархиста, чем личность, буквально терявшую дар речи от желания все выложить.

— Только месяц… всего только месяц. Я ничего не знал.

Дубелл незаметно зашел за спину директора труппы, и глаза его и Томаса встретились. Губы безмолвно шевельнулись, чародей кивнул:

— Бараселли говорит правду.

— Кто рекомендовал его? — Томас обратился к гвардейцам, осторожно выпустившим актера и отступившим назад.

Бараселли пошатнулся, но устоял на ногах.

— Он говорил мне, что это его первая роль-маска, и он выучил ее от старика актера, жившего по соседству. Играл он хорошо и пришел к нам сразу после смерти Дерана.

— Кто это?

— Он играл у нас Арлекина, пока не умер от лихорадки.

— С какими симптомами?

Бараселли в страхе повернулся, однако выражение на лице Дубелла и его скромное обличье успокоили актера, и он сказал:

— Он… кожа его была горячей на ощупь, его жена тогда говорила, что в нем ничего не удерживается, даже вода… кровь была в его, простите, моче и… Мы заплатили врачевателю за визит, однако бедняга умер до его прихода.

— Когда это было? — спросил Томас.

— В прошлом месяце. Точнее, месяц и две недели назад.

Томас глянул на Дубелла:

— Примерно месяц и две недели назад Милам, помощник доктора Сюрьете, упал с лестницы на Северном бастионе и сломал шею. Через неделю после того от воспаления легких умер и сам доктор Сюрьете. Болезнь навалилась внезапно, и, пока мы осознали, насколько она серьезна, он уже скончался.

Дубелл покачал головой:

— В темной магии нет ничего легче, чем навести хворь; и такие чары труднее всего обнаружить. Ну а уж столкнуть с лестницы неуклюжего и неловкого книгочея вообще проще простого. Конечно, если имеешь склонность к подобного рода занятиям. — Чародей кивнул в сторону Бараселли. — Он говорит правду, и я сомневаюсь, чтобы на него можно было сколько-нибудь обоснованно возложить ответственность за действия Каде. Что с ним будет?

Томас доверял показаниям Бараселли даже без подтверждения Дубеллом их истинности. Ему привелось видеть достаточно людей в подобном положении, а посему он умел за истерикой видеть искренность. Он сказал распорядителю развлечений:

— Выдайте ему деньги и прикажите отправляться восвояси со всеми своими людьми.

Бараселли взрыдал и попытался вновь рухнуть на колени уже из благодарности. Распорядитель коротко махнул ожидавшим поблизости цистерианам, вовремя подхватившим его под мышки и потащившим прочь.

— Ужасное количество совпадений, чтобы обошлось без заговора, негромко сказал Томас Дубеллу.

Старый чародей вздохнул:

— Совпадений не существует.

— Но мне казалось, что волшебнику трудно заколдовать собрата, в особенности такого искусного, как доктор Сюрьете, который провел два десятилетия в ранге дворцового чародея.

— Если волшебник опасается за собственную жизнь, он должен проверять на присутствие магии любую вещь, которую берет в руки, — гаскойским порошком или другими средствами, которые позволяют это сделать; однако Сюрьете и Милам ничего не боялись. Чары могла принести на себе любая вещица: поддельное письмо якобы от друга, яблоко, купленное у уличного торговца…

Дубелл углубился в раздумья, Томас тем временем разглядывал волшебницу. Гадена Каде расхаживала вокруг останков сцены, которую торопливо разбирали слуги. Она остановилась возле сложенных разрисованных панелей и опаленных досок, и у Томаса сложилось сразу два представления о ней. Она казалась ему юной девушкой, взлохмаченной, в обтрепанном красном платье, не то чтобы безразличной к раздражению, которое вызывало ее присутствие, но и не слишком-то озабоченной им. И вторая — создание эфемерное, но притом одновременно плотское и реальное, принадлежащее ночи и дикой охоте. Только Дубелл на самом деле знает ее, думал Томас. Но даже он не уверен, какую дичь она ныне преследует.