Книга Просто свободный вечер - Виктория Токарева

– Что за манера унижать? – заступается Лена.

– Это не унижение, а объективная реальность. Чтобы выучить историю, не надо никаких специальных способностей. Надо только сесть и выучить. И больше ничего. А за вранье я не буду тебя бить. Я буду тебя убивать. Поняла?

Наташа рыдает во всю силу души и тела.

– Алексей… – пытается остановить Лена.

Коржиков всем корпусом оборачивается к жене, совершенно забыв о том, что ему ни согнуться, ни разогнуться.

– Вот к чему приводит твоя демократия! У них практика – ты освобождаешь ее от практики. Все должны таскать в библиотеке книги, а она не должна. Ей тяжело. Отдаешь ей свою дубленку, сама всю зиму ходишь в лыжной куртке. Все – пыль населения, а она звезда в тумане. Подожди, она начнет курить, а ты умиляться и говорить, что это патология одаренности.

– А ты держишь ее под плетью, как раба. Нарабатываешь в ней комплексы неполноценности.

Чувствуя поддержку одной из сторон, Наташа рыдает с упоением.

– Поди к себе в комнату, – распоряжается Лена. – Поди и подумай.

– «Поди и подумай», – передразнивает Алексей. – Английское воспитание. Англичанка. Взять бы сейчас ремень и высечь. Чтобы сесть не могла. Не хочет учиться из любви к знаниям, пусть учится из страха. Но учится! У нее же ни к чему нет никакого интереса. Никого не любит. Ничего не делает. И выражение лица, как у мизантропа.

– Алеша… – тихо, вкрадчиво окликает Лена.

– Ну что «Алеша»?

– Она же в тебя, – тихо, как по секрету, говорит Лена. – Что ты от нее хочешь?

– Я не хочу, чтобы она была в меня. Я себе не нравлюсь. Я себя терпеть не могу. Поразительно. Она взяла все худшее от тебя и все худшее от меня.

– А получилось замечательно.

– Вот и говори с тобой… Зачем тебя врачиха вызывала?

– Да ну ее! И кого набирают? Кого выпускают? Врач, называется…

– А в чем дело?

– Да ну… Идиотка законченная. Представляешь, сказала, что у тебя синдром мамонта и ты должен вымереть. Не умереть, а вымереть.

– А бюллетень дала?

Лена достает и протягивает Алеше синенький листок. Тот разглядывает.

– На две недели! Здорово! Значит, сегодня вечером я выезжаю на объект!

– На какой объект? Куда? – Лена вытаращивает и без того большие глаза.

– Не могу сказать. Это секретно. Военное строительство.

– Ты же штатский.

– Но я строитель.

– Ты же болен. У тебя бюллетень.

– Это не имеет значения: болен, здоров. Приказ есть приказ.

– А почему ты мне ничего раньше не сказал?

– А я раньше и сам не знал.

– Я дам тебе с собой копченую колбасу и консервы.

Лена лезет на антресоли. Достает чемодан.

На пол падает пыльный Дед Мороз.

Алексей лежал на Нинкином диване и смотрел в потолок.

– Хочешь есть? – спросила Нинка.

– Хочу.

– А тебя что, дома не покормили?

– Покормили. Но я опять хочу.

– А что ты ел?

– Борщ, жаркое и компот.

– Вегетарианский? – уточнила Нинка.

– Компот – вегетарианский. А борщ – мясной.

– Почему же ты голодный?

– А тебе что, жалко?

– Мне не жалко, но странно… Ты ешь один раз в день: с утра до вечера. И все равно худой. Куда это все девается? Как в дырявый мешок.

– Странно, – проговорил Алексей. – Почему она так сказала?

– Кто? – не поняла Нинка.

– Врач. Она сказала, что я должен вымереть, как мамонт.

– Пошутила, наверное… А может, кадрила. Ты ей понравился.

Нинка принесла из кухни глубокую тарелку спагетти, заправленных сыром и томатным соусом.

Алексей начал есть.

– Вкусно? – спросила Нинка. – Я так люблю смотреть, как ты ешь. У тебя уши ходят. Какой ты милый…

– А жену мою зачем вызывала? Когда кадрят, жен не вызывают…

– Давай родим ребеночка. Мальчика. Я назову его Алеша и никому не отдам. Ты приходишь и уходишь, а он будет со мной всегда.

– И бюллетень дала на две недели. И какую-то бумажку с направлением. Чего она мне бюллетень на пятнадцать дней выписала?

– Перестань анализировать. Как сказала моя подруга Мара: «Судьба – она не глупее нас». Судьба хочет, чтобы мы с тобой две недели были вместе.

Алеша встал. Ходит из угла в угол.

Нинка включила телевизор.

– Орлова… – узнала Нинка. – Посмотри, какая современная красота. Ее тип и сейчас моден. Талантливые люди старыми не становятся. Это мое единственное утешение. Если я буду добрая и не озлоблюсь на жизнь, то с возрастом буду хорошеть.

– Нина, я сейчас вернусь. Я сбегаю в поликлинику. На пятнадцать минут. Пять минут туда, пять минут там и пять обратно.

– Иди. Я хотела сама тебе предложить. Ты же больше ни о чем думать не можешь.

– Ты не будешь скучать?

– Буду. Но это ничего. Я привыкла.

Алексей уходит.

Нинка вслед:

– Смотри! Чтобы тебя жена не засекла!

Поликлиника окончила работу. Алексей взял в регистратуре домашний адрес Киры Владимировны и поехал по адресу. Он спустился в метро, сел в вагон и все время боялся встретить кого-то из знакомых. Боялся, что его «засекут».

Алексей качался в вагоне и думал, чего бы он хотел на самом деле. Остаться у Нинки навсегда? Нет. Он любил свою жену, как это ни странно. У нее была масса достоинств, но одно труднопереносимое качество: когда плохо, она делала так, что становилось еще хуже. С ней хорошо тогда, когда все в порядке. Нинка – легкая и нежная. С ней можно обо всем забыть. Значит, ему нужны обе. Что же делать?

Белые города… Пусть их взорвут, и он готов умереть под развалинами, но пусть их сначала построят. Трехэтажные, аккуратные, как будто собранные из детского конструктора «Лего».

Коржиков ненавидел серые восемнадцатиэтажные сооружения Калининского проспекта. Это для самоубийц: выброситься с восемнадцатого этажа, долго лететь и подумать в дороге. А для жизни и счастья – максимум три этажа и широкие окна с отражающими стеклами. Автономный дом, ни от кого не зависишь и сам остаешься невидим. Автономная жизнь.

Городок из белых домов, как разрезанный на квадратики плоский торт.

В жизни, конечно, много радостей: аромат кофе, например, хорошая музыка, интеллектуальный труд, пусть даже невостребованный. Ночь с любимой женщиной, когда не надо унизительно торопиться, а переплестись руками, ногами, дыханием и всю ночь качаться в теплых волнах Мирового океана. Да мало ли чего еще есть в жизни… Однако ничего не радовало. Что-то подтаивало внутри, становилось меньше. Интересы сокращались, мерзли руки и ноги. Все время хотелось укрыться, закутаться и заснуть.