Книга Суперканны - Джеймс Грэм Баллард

Я сунул список назначений в нагрудный карман и стал искать ключи. За «ягуаром» на пандусе был припаркован спортивный автомобиль Уайльдера Пенроуза — японская низко посаженная штучка с огромными обтекаемыми зеркалами, чудовищным спойлером и воздухозаборниками, которые вполне сгодились бы для реактивного самолета. На мой пуританский взгляд, этот автомобиль был просто коллекцией рекламных трюков, и я даже не попытался идентифицировать изготовителя.

Я решил, что Пенроуз наносит визит Симоне Делаж — снимает у этой весьма впечатлительной дамы последствия ночного кошмара или консультирует ее по проблемам импотенции у бухгалтеров высшего ранга. Он намеренно припарковал свою машину не у пандуса Делажей, а в нескольких дюймах от «ягуара», чтобы мне пришлось делать крутой поворот, демонстрируя тем самым слабости «ягуаровского» рулевого управления.

Я завел двигатель, с удовольствием прислушиваясь к голодному посапыванию соперничающих карбюраторов, которые хоть на этот раз были готовы обратить свои различия против общего врага. Крутанув баранку, я подал «ягуар» чуть вперед, но обнаружил, что так непременно зацеплю постамент скульптурного дельфинчика. Осторожно, чтобы не задеть японскую машину, я стал подавать назад, но в последний момент, подчиняясь какому-то внезапному порыву, оторвал ногу от педали тормоза. Я почувствовал, как тяжелый хромированный бампер «ягуара» глубоко врезался в мягкий стеклопластик, корежа пассажирскую дверь спортивного автомобиля. От удара машина закачалась, ее гидравлика испустила многоголосый невротический вздох.

Стараясь не замечать содеянного, но чувствуя, как полегчало на сердце, я по пандусу скатился на проезжую часть.

Глава 9 Стеклянные полы и прозрачные стены

— Мистер Синклер, в «Эдем-Олимпии» нет преступности. Совсем нет. — Паскаль Цандер, новый глава службы безопасности, вздохнул, и в этом вздохе слышалось больше чем разочарование. — Я даже могу вам сказать, что здесь нет почвы для преступности. Разве это преувеличение?

— Нет, — ответил я. — Мы здесь уже два месяца, а я не увидел ни одного окурка или выплюнутой жвачки.

— Жвачки? Это немыслимо. Здесь вам на голову не упадет сосновая шишка, а птичка не накакает на вашу машину. В «Эдем-Олимпии» даже природа знает свое место.

Цандер улыбался во весь рот, всем своим видом показывая, как он рад моему приходу. Этот любезный и упитанный франко-ливанец стоял за своим столом, набросив на плечи куртку верблюжьей шерсти, — скорее пресс-атташе, чем шеф безопасности. Преступность в «Эдем-Олимпии», может, и отсутствовала, зато в других удовольствиях недостатка не было.

Когда его секретарша, красивая швейцарка лет за сорок, принесла какое-то срочное письмо ему на подпись, он уставился на нее, как ребенок, которому дали целую ложку крема.

— Хорошо, хорошо… — Он проводил ее глазами, а потом тот же похотливый взгляд перевел на меня и без всякого смущения задержал его на несколько секунд. Он сел, не снимая куртки, и поерзал на своем кожаном кресле. Когда он с отсутствующим видом пощелкал по ониксовой подставке для авторучки, стало понятно, что и кресло, и стол унаследованы им от Ги Башле, его убитого предшественника, и слишком малы для него. Мой визит уже его утомил, и он уставился на далекие крыши домов в Каннах, в старой части Лазурного берега, где все еще процветали священные традиции преступности и социальной патологии.

Паскаль Цандер удивительно располагал к себе, при том что был несносным типом. В «Эдем-Олимпии» такие личности, не скрывавшие своих порочных наклонностей, были наперечет, и я обнаружил, что чувствую к нему симпатию. Я собирался было рассказать ему об избиении на парковке клиники, но передо мной был начальник полиции, искренне убежденный, что он вывел преступность с корнем. Он демонстрировал участие, когда я рассказывал о незваном русском, сбившем меня с ног, но для него это явно была всего лишь стычка двух иностранцев — может быть, из-за моей жены.

— В «Эдем-Олимпии» мы сами себе полиция, — объяснил он. — Честность у нас заложена в саму структуру — так же, как бесплатная парковка и чистый воздух. Наши охранники — это бутафория, как гиды в Диснейленде.

— Значит, их форма — на самом деле просто сценические костюмы?

— Фактически — да. Если вам нужны настоящие преступления, поезжайте в Ниццу или в Ла-Боку. Для нас грабежи, проституция, торговля наркотиками — понятия почти фольклорные, субсидируемые муниципалитетом для привлечения туристов.

— Да, в «Эдем-Олимпии» такое просто немыслимо, — согласился я. — И тем не менее один трагический прокол все же случился.

— Доктор Гринвуд? Да, трагический… — Цандер приложил надушенную ладонь к груди. — Сидя в этом кресле, я ни на минуту не забываю о случившемся. Он вел себя, как преступник, но из тех, что вне пределов досягаемости закона или полиции.

— А что случилось с Гринвудом? Никто, кажется, толком не знает.

— Поговорите с Уайльдером Пенроузом. В больном мозгу вдруг происходит замыкание. Всего несколько минут — и семь моих коллег мертвы. Люди, которые все отдали «Эдем-Олимпии». Смерть в то утро кралась за всеми нами — с винтовкой в одной руке, а в другой — с игральными костями.

— Так убийства были случайными?

— Нет никаких сомнений. Ничто не связывало жертв с их убийцей.

— Кроме одного: они были его пациентами. Может быть, Гринвуд решил, что у них какая-то неизлечимая болезнь.

— Болезнь была. Но только в голове у Гринвуда. — Цандер доверительно перегнулся ко мне над столом, уложив свой животик на столешницу, и понизил голос: — Нас, службу безопасности, очень критиковали. Но разве мы могли предсказать поведение человека, чье безумие зашло так далеко? Вы его знали, мистер Синклер?

— В Лондоне он был коллегой моей жены. Он казался таким… идеалистом.

— Вот это-то и есть лучшая маскировка. В «Эдем-Олимпии» много блестящих талантов. У некоторых в голове — безлюдные места, холодные вершины, где гениям любо гулять. Ну а в горах бывают ущелья, расселины….

— Значит, это может случиться еще раз?

— Мы надеемся, что нет. «Эдем Олимпия» так или иначе обречена. Но это может случиться раньше, а может — позже. Мы слишком доверчивы, мистер Синклер. Отсюда много стеклянных полов и прозрачных стен. Среда для нравственного разложения самая подходящая. Власть, деньги, возможности. Люди могут совершать преступления и даже не знать об этом. В некоторым смысле Ницца или Ла-Бока даже лучше — там флажки расставлены, и мы знаем, когда пересекаем их. Здесь же — игра без правил. Один решительный человек может… — Казалось, он на мгновение погрузился в себя, потом, сделав неприличный жест, он обратился ко мне: — Вам требуется моя помощь, мистер Синклер?

— Меня интересует, что в точности произошло двадцать восьмого мая. Маршрут, которым шел доктор Гринвуд, количество сделанных выстрелов. Это поможет мне понять его душевное состояние в то время. Как англичанин, я чувствую ответственность.