Книга Старьевщик - Терри Биссон

Да, процесс очистки должен проходить справедливо, важно также, чтобы он казался справедливым окружающим.

Да, александрийцы будут представлены. Как именно – никто не ответил, но никто и не спросил.

Весь процесс займет ровно две недели. Начнется он сразу после ленча.

Тем, кто доведет работу до конца, заплатят еще по миллиону.

Результаты будут целиком принадлежать мистеру Биллу, который использует их так, как посчитает нужным. Хотя участники должны понимать, что они разрабатывают систему для всего мира.

Мистер Билл будет играть роль наблюдателя, но не участника, если его не попросит группа.

Потом мистер Билл заявил, что хочет ответить на вопрос, который никто так и не задал: чем обеспечат общую клятву молчания?

Он нажал кнопку на своем наручном компьютере, и двое мужчин в синих костюмах втолкнули в комнату устройство. Оно достигало размеров стиральной машины и катилось на резиновых колесиках. Это была, как объяснил мистер Билл, деликт-машина, подключенная к каждой медиа– и информационной сети в мире, запрограммированная на отслеживание любого упоминания о данном собрании, его участниках или их обсуждениях, спорах, целях, планах, неудачах и удачах за следующие пятьдесят пять лет. Любое нарушение, не важно какой тяжести, будет встречено ворохом судебных процессов, которые наверняка подорвут бизнес и точно обанкротят любой журнал, телевизионное шоу или редакцию, не говоря уже об отдельных людях.

Деликт-машину ненадолго включили, чтобы присутствующие смогли полюбоваться рядами сверкающих лампочек и, предположительно, ощутили укол страха. Потом машину укатили обратно, и никто ее больше не видел.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Я открыл глаза. Знакомый на вид гражданский лежал лицом вниз на полу, дрыгая одной ногой – тук, тук, тук. Два копа пятились в двери, их щиты залила кровь.

Моя рука онемела, стала черной от копоти и пороха. Револьвер взорвался!

Я побежал к Гомер. Генри побежала к Бобу. Оба пострадали и лежали голова к голове, их кровь образовывала единую красную лужу на деревянном полу.

Два копа закрыли дверь. Гражданского они оставили. Он тоже пострадал, но в отличие от Боба все еще дышал. Я определил это по красным пузырям в крови, собравшейся в дыре на его спине.

– Боб, вставай! – говорила Генри. – Ты не можешь умереть!

– Я не хотел его убивать, – сказал я. – И вообще никого не хотел убивать. Должно быть, пистолет взорвался.

Оба глаза Гомер открылись: один маленький и черный, второй большой и карий. Оба яркие, какими я их никогда не видел. Кровь сочилась из дыры как раз над глазами. И вырывалась толчками из гораздо большей дыры на затылке. Гомер умоляюще смотрела на меня.

Я встал и расстегнул свои небесно-голубые брюки.

– Что, черт возьми, ты такое делаешь? – спросила Генри.

– Куппер, – ответил я. – Если я смогу отодрать его от бедра, можно наложить на рану.

– Думаю, он уже умер, – вздохнула Генри. – Он не дышит.

– Для Гомер, не для Боба, – пояснил я. – Я не могу оставить ее истекать кровью.

– Почему нет? Она и так умирает от рака. Разве ты ей не поможешь, если позволишь умереть?

– Может быть, – сказал я.

Но я в это не верил. Я потянул куппер с бедра. Он немного отслоился – и причинил гораздо больше боли. Я вонзился в него ногтями и оторвал кусочек размером с подошву ботинка. Разрыв никак не отразился на мне. Куппер стал частью меня, но не совсем.

Я пришлепнул кусок на голову Гомер между ушами. Он оказался достаточно длинным, чтобы закрыть и входное и выходное отверстия. Гомер закрыла глаза. Я натянул штаны.

– Боб, вставай! Вставай! – твердила Генри. Бесполезно. На лбу у него появилась большая синяя отметина, и что-то черное текло из головы.

– Он был моим единственным другом! Где я теперь возьму свои таблетки?

– Твой единственный друг? – переспросил я, удивляясь накатившейся легкой обиде. – Не я ли только что дал тебе таблетку? К тому же я в гораздо худшем положении, чем ты. Он собирался помочь мне вернуть альбом.

– Может, он еще не умер…

Она потрясла его чуточку сильнее.

– Он мертв, а нам пора выбираться отсюда. Копы скоро вернутся.

– Ты не знаешь копов. Они внизу, ждут подкрепления. Меня больше беспокоит мертвец.

– Он не мертв. – Лужица крови на спине гражданского все еще пузырилась. – Я даже не уверен, что он коп. Кто-то знакомый.

Я перевернул гражданского. Он все еще напоминал мне кого-то, но я никак не мог припомнить кого. Я выключил свет. И в темноте узнал его.

– Данте, – сказал я. – Что ты здесь делаешь?

– Ты мертвец, – прошептал он. В его груди зияла дыра в дополнение к дыре на спине. Воздух булькал и свистел, всасываясь внутрь и выходя наружу. – Твоя подружка тоже.

– Пошел ты к черту! – прошипела Генри, склоняясь над ним. – Ты сам умираешь.

– Вы все покойники, – прошептал Данте.

Он улыбался, его зубы от крови окрасились в пурпурное.

Генри отшатнулась.

– Кто он такой, в конце концов? С чего он взял, что мы покойники? Это полицейские из Бюро?

– Принуждение? Не думаю, – ответил я. – Однако нам все же стоит отсюда убраться.

– Как?

– Мой лектро стоит внизу. Проблема в том, что заряд кончается.

– И на нем скорее всего жучок… А она права, понял я.

– …и как быть с твоей ногой?

– Мне уже лучше.

Я похлопал себя по бедру. Почувствовал теплый куппер сквозь ткань штанов. Что-то лежало у меня в кармане. Что-то маленькое и твердое. Я вытащил маленький баллончик с монахом в капюшоне.

– Стой! Что там у тебя? – спросила Генри. Но она и так знала, потому что выхватила спрей у меня из рук. – «Последняя воля», для мертвецов. Откуда он у тебя?

Я рассказал.

– Фантастика. Он для исповедей и тому подобного, – пояснила она. – Последние распоряжения, признания и так далее. Чтобы купить его, надо быть священником или юристом. Теперь я могу поговорить с Бобом. Помоги-ка мне!

– Поговорить с Бобом? Мне не понравилось, как это прозвучало. Он лежал в большой красной луже на полу. Глаза широко распахнуты.

Он умер.

Но какой у нас выбор? Как еще мне вернуть мой альбом?

Генри села на пол рядом с Бобом. Завернула его голову в полотенце и положила ее себе на колени. Потом обеими руками раскрыла ему рот.

– Давай, – приказала она.

С неохотой я побрызгал на его нёбо «Последней волей». Я знал, как он действует. Но, конечно, не на покойника.