Книга Город смерти - Даррен О'Шонесси

Я решил, что меня разыгрывают. Адриан любил гнать пургу и — хотя до беспардонного вранья он опускался редко — все, что слетало с его языка, следовало воспринимать весьма осторожно. Но недели через две, болтаясь по городу, мы закадрили двух невероятно красивых иностранных студенток. Высокие, гибкие как лоза, золотисто-смуглые, они жаждали изведать все чудеса нашего, нового для них мира. Обычно в таких случаях мы отправлялись в «Окошко», но квартира Адриана оказалась ближе, а ждать нам было невмоготу.

Обеих (с их собственных слов) звали Кармен. Моя Кармен в постели проявила себя не лучшим образом: она слишком много выпила и никак не могла сосредоточиться. Мы все равно неплохо поваляли дурака, но когда она отправилась в ванную почистить зубы, мне стало как-то печально и досадно. Из спальни Адриана доносились смех и приглушенная музыка — там явно работал телевизор. Ухмыльнувшись, зная, что поступаю нехорошо, но не в силах совладать с собой, я прокрался к двери и тихонько приоткрыл ее.

Адриан, заливаясь хохотом, нежно ерошил волосы своей Кармен, пока та, пристроившись у него между ног, ласкала его своими солеными, как Средиземное море, губами. На экране, под пристальным взглядом Адриана, многострадальный койот Уайл тащил на гору свое новейшее оружие, чтобы в очередной раз попытаться раздобыть вожделенной крольчатинки на завтрак.

Прикрыв дверь, я лег на кровать, улыбнулся и решил, что в следующий же раз, когда я буду принимать в «Окошке» девушку, закажу из видеотеки похождения кролика Багз Банни.

* * *

Посетители «Шанкара» делились на четыре категории, но, чтобы ощутить это, человек должен был повариться в этой среде несколько месяцев. Вначале казалось, будто все здесь на одном положении, все на равных, социальная дискриминация отсутствует — начальники подразделений сидели за одними столиками с дворниками. В принципе так оно и было, но, как я уже сказал, внутренняя структура «Шанкара» открывалась глазу не сразу.

Первая категория была немногочисленной и состояла из выдающихся людей. Леонора Шанкар, Форд Тассо, странный человек в одеянии-размахайке, еще кое-кто. То были люди, к которым без их приглашения не подойдешь. Сливки общества. Их могущество и влияние были неизмеримы. Сами себе закон, местные боги, солнца, вокруг которых вращались наши жалкие планеты. В их круг мечтал войти всякий, но никто не знал как. Чтобы сблизиться с ними, мы продали бы свои души, но в царстве Кардинала дьявол силы не имел.

Ко второй категории, самой крупной, относилось большинство — те, кто бывал в «Шанкаре» время от времени, чтобы пообедать и людей повидать. Этакая серая масса. Ресторан им нравился, некоторые захаживали туда раза три-четыре на неделе, но в принципе он был для них всего лишь еще одним местом для светского общения и полюбовных деловых сделок. Тому примером были Соня и Адриан: оба обожали «Шанкар», но ни сестре, ни брату и в голову бы не пришло проводить там больше времени, чем требовала необходимость.

Третья и четвертая категория имели между собой много общего. Обе состояли из завсегдатаев — мужчин и женщин, приходивших туда каждый день, к завтраку, обеду и ужину. Для них «Шанкар» был домом родным. Одни просиживали там с утра, когда ресторан открывался, до поздней ночи. Другие, кого ждала работа — например, я, — приходили и уходили, но ежедневно заруливали в «Шанкар» как минимум дважды, помимо завтрака и ужина.

Третья категория состояла из ветеранов. То были рядовые бойцы и генералы минувшей эпохи, те, кто помог Кардиналу взойти на вершину и затем был отправлен на заслуженный отдых. А отдыхать они предпочитали здесь — в единственном на весь город месте, где их имена еще что-то значили. Среди молодых завсегдатаев они пользовались популярностью: ведь старики могли поведать о прошлом, раскрыть утратившие ценность для Кардинала тайны.

Ветераны были живым кладезем информации, и я черпал из этого кладезя за каждой трапезой. Они знали всех, от последней судомойки до высшего начальства, и могли рассказать тебе все что угодно — только слушай. Они знали, в ком настоящая сила, какие пути заводят в тупик, а какие стоит разведать. Они следили за всеми крупными сделками и, если попросить их по-хорошему, иногда соблаговоляли свести тебя с нужными людьми. Зал «Шанкара» кишел этими стариками: сидя поодиночке или по двое — по трое, они молча наблюдали и ждали, пока к ним подойдут и попросят включиться в жизнь.

Их можно было бы принять за волшебных истуканов, недвижных глиняных фигур, загадочным образом оживающих при звуках надлежащего заклинания… если бы не их дрожащие руки и трясущиеся губы, знак старости, — плоды жизни, прошедшей на службе Кардиналу. Иногда вид у них бывал жутковатый: глядя на этих ветеранов, я думал: «А не я ли это? Пройдет тридцать — сорок лет, и я тоже усядусь здесь, сжимая дрожащими руками трость, с мокрыми от непролитых слез глазами, пожирая, как вампир, мечты и надежды другого юнца».

Четвертую и последнюю категорию составляли молодые завсегдатаи. Нас было человек сорок. Все — в возрасте от двадцати до сорока лет, все жаждущие успеха, как воды… нет, как воздуха. Каждый — полон решимости вскарабкаться на вершину империи Кардинала. Мечтатели, древнеримские заговорщики, мы встречались в «Шанкаре» ежедневно, сбиваясь в кучу, как стая акул; держались друг с другом приветливо и учтиво, упиваясь своим великодушием, готовые в любой момент вцепиться друг другу в глотку. Мы были закадычными друзьями и непримиримыми соперниками. Мы воплощали в себе будущее. Некоторые из нас когда-нибудь взойдут на вершины, к которым мы стремились единодушно, но лишь по головам товарищей.

Целыми днями мы обсуждали приливы и отливы в жизни корпорации — кто идет в гору, кого выперли, кого убрали. Ни одно колебание, ни один шажок не ускользали от наших глаз. Мы сравнивали разные методы и стили, поклонялись начальникам, как богам, как идолам, требующим благоговейного почтения. Когда Джико Карл, убрав отца и брата, взял власть над западной частью города, мы целый месяц восхищенно обсуждали его тактику: анализировали, анатомировали, учились. Учились мы на всем. Когда Эмерик Хайнс — один из лучших адвокатов Кардинала, светило юриспруденции — выступал в суде, мы записывали его речи на диктофон и прокручивали их бесконечно, дивясь его остроумию и ежеминутно меняющейся тактике, разыгрывали на верхнем этаже «Шанкара» постановки по мотивам его процессов. Тренировались, обезьянничали, постигали.

Ресторан был для нас школой и университетом. Там мы учились и набирались ума. Там мы совершали ошибки, не имевшие роковых последствий, ошибки, которые мы были в силах исправить и перебороть. Некоторые из нас так и ходили с тетрадками — вели конспекты. Сначала я над ними смеялся, но вскоре понял, как это ценно, и последовал их примеру. На слух уловишь Далеко не все — записывать мысли на бумаге никогда не помешает.

Наши начальники никогда ничего не говорили — никто нам ни приказывал, ни запрещал собираться каждый день в «Шанкаре», — но мы чувствовали затылками пристальные, оценивающие взгляды могущественных людей. На нашем «факультете» было только две оценки — «зачет» и «незачет». Получаешь все чего хотел — или ничего. Середина не для нас. Мы хотели возглавлять свои собственные подразделения, собственные команды, собственные дочерние корпорации.