Книга Дикая слива - Лора Бекитт

Между тем Ши бесновалась в своем доме, забрасывая мужа вопросами:

— Кто этот человек? Он тебе знаком? Каким он тебе показался? Я даже не сумела разглядеть!

Цзин пожал плечами.

— Я его не знаю. Он приходил вчера и спрашивал Мэй. Разговаривал вежливо. Молодой, красивый. По виду не китаец, а маньчжур. Я сказал, что Мэй не может выйти к незнакомому мужчине, и он ушел.

— Сестра тебя бросила! — злобно заявила Ши Тао. — Променяла на смазливого парня! Больше ты ее не увидишь.

Лю Фэнь забрал свадебные подарки и потребовал у Цзина и Ши оплатить все расходы. Тао рыдала, Лин-Лин была мрачнее тучи.

А Кун и Мэй до вечера гуляли вдоль реки, которая днем казалась желтой, как мед, а сейчас напоминала темное вино. По ее поверхности скользили разноцветные лодки, в глубине воды отражался яркий свет множества фонарей. Он выхватывал из мрака мириады прозрачных насекомых, каких обычно не видно в ночи. Было прохладно, и пахло речной тиной. Кун и Мэй молчали, но обоим казалось, будто их сердца готовы вместить в себя весь мир.

Им удалось отыскать недорогую гостиницу. Они купили у разносчика пельменей, а в лавке — кувшинчик вина.

В комнате были циновки, одеяла и небольшая ширма. Кун остановился в нерешительности. Он хотел обладать Мэй, но не был уверен в том, что она согласится отдаться ему до того, как они вступят в брак.

В княжеской библиотеке было довольно книг, воспевающих и объясняющих искусство любви. Кун вспоминал, как жадно вчитывался в такие строки: «Те, кто владеют искусством брачных покоев, не опережают женщину в совокуплении. Они вступают в связь с женщиной лишь после того, как в ней разгорится желание. Нельзя ни торопить события, ни мешкать, ни действовать поспешно, ни быть медлительным и вялым. Близость должна протекать ровно и гладко, движения должны быть плавными и размеренными: как будто совокупление вот-вот завершится — и все же оно не кончается. Тогда женщина будет испытывать настоящее наслаждение»[11].

Однако Кун знал, что жизнь куда сложнее книг. Для начала он предложил Мэй поужинать, и они уселись на циновки.

За едой юноша рассказал девушке о своем детстве. Вспомнив о деревянной лошадке, которую ему так и не довелось поиграть, он заметил:

— Когда у меня появится сын, я подарю ему любые игрушки, какие он только попросит.

Мэй опустила ресницы. Если у нее будет семья, она наконец обретет себя в этом мире!

— Мое детство закончилось в день смерти матери, — сказала она. — С тех пор у меня тоже не было игрушек.

— Мне жаль, и вместе с тем я рад, что мы можем понять друг друга. Надеюсь, мы будем счастливы в нашей новой жизни, — промолвил Кун.

— Что вы намерены делать дальше?

— Постараюсь поступить на службу к какому-нибудь знатному маньчжуру.

— А кому вы служили прежде?

Он слегка напрягся, но ответил:

— Князю Юйтану Янчу.

— Вы не хотите возвращаться к нему?

— Нет. Ведь я потерпел поражение.

Мэй долго молчала, потом наконец задала мучивший ее вопрос:

— Вы решили избавить меня от этого брака, потому что я вас спасла?

— Я сделал бы это в любом случае, — ответил юноша, проклиная себя за смущение, делавшее его косноязычным и неловким.

На самом деле Кун желал признаться в том, что его пленила ее непохожесть на других женщин, неведомая сила, заключенная в хрупком теле. Что он полюбил ее, изменчивую, как облака, и вместе с тем твердую, как гранит, вольную, словно ветер, и в то же время имеющую невидимый якорь.

Когда пришло время ложиться спать, Кун решился сказать:

— Хотя мы еще не совершили обряда, я очень хочу, чтоб ты стала моей.

Разумеется, Мэй предпочла бы подождать свадьбы, но она так любила его, что была готова отдать ему не только свое тело, но и свою жизнь.

— Я твоя.

Зашуршали и упали на пол одежды. Кун и Мэй стояли и глядели друг на друга при свете маленькой лампы. Он выглядел еще красивее, чем она думала. Стройное сильное тело, гладкая и прохладная, как шелк, кожа. Девушку затопила волна любви и нежности, сознания свершившегося чуда. Все, что их окружало казалось иллюзией, сном. Настоящими были только они — Кун и Мэй.

— Ты прекрасна! — восхищенно выдохнул он.

— Мне не бинтовали ноги, — призналась она, — и тетка всегда говорила, что я похожа на лягушку.

Кун наклонился и дотронулся пальцами до ее маленькой, изящной, не изуродованной ступни.

— У тебя самые красивые ножки на свете, достойные того, чтобы гулять по радуге и облакам!

Он обнял ее, и она вздрогнула, потрясенная близостью его тела.

Они лежали на циновках. Кун гладил и ласкал ее, а Мэй лежала, смежив веки, наслаждаясь легкими, бережными прикосновениями, в которых были вожделение и нежность. А потом она ощутила, как, разомкнув тайные врата, в ее тело входит что-то твердое и горячее.

Легкая боль не имела ничего общего с теми ужасами, о которых рассказывала кухарка. Но Лин-Лин была несчастна, а Мэй — счастлива, счастлива и любима, а потому она раскрылась страсти, как цветок раскрывается навстречу солнцу.

При каждом движении и вдохе Кун и Мэй сливались с чем-то великим, непостижимым и вечным. Обладая друг другом, они соединяли силу и твердость Ян с гибкостью и податливостью Инь.

На циновке осталось несколько капель красного цвета, цвета земной радости и земных страданий.

Мэй задремала в объятиях Куна и пробудилась от того, что он сказал:

— Не выпить ли нам чаю?

Они поднялись с постели и набросили на себя одежду. Кун спустился вниз и спросил чаю, а когда его принесли, разлил напиток и протянул ей чашку. Мэй казалось странным, что ей прислуживает мужчина. Она не двигалась и смотрела на него затуманенным взглядом, все еще не веря в случившееся.

— Ты клянешься быть верной мне до конца жизни?

— Клянусь.

— Я тоже даю тебе обещание, что никогда не возьму другой жены и даже наложницы. Пусть наша любовь будет чем-то затерянным между небом и землей, жизнью и смертью, богатством и бедностью, чем-то принадлежащим только нам.

Мэй и Кун уснули в объятиях друг друга, а когда наутро они вышли на улицу, девушке почудилось, будто мир выглядит совершенно иначе, чем прежде.

Время размышлений и грез прошло, наступила пора решимости сердца. Древняя мудрость гласит: «Все вещи, достигнув своего предела, претерпевают превращение». Чтобы жить дальше, Мэй потребовалось отбросить былые сомнения, преодолеть условности, войти в будущее, как в полноводную реку.