Книга Чего не сделаешь ради любви - Марго Эрли

Мэри Энн попыталась точнее представить свою роль в передаче Грэхема. Она никогда не испытывала волнения в прямом эфире, должно быть, актерство все же было у нее в крови. Но признавать это ей было неприятно. Не то чтобы Мэри Энн ненавидела отца или отказывала ему в определенном таланте. Но ему всегда требовалось быть в центре внимания. А когда нужно было уступить место и другим, он забывал о всяких приличиях.

Когда Мэри Энн добралась до библиотеки, она порядком устала, но была этому рада — усталость отвлекала от нервирующих мыслей о предстоящем не-свидании с Джонатаном. В свободное от дневных встреч время она успела написать ежедневную светскую колонку для «Логан стандарт» и отредактировать заметки других репортеров. Хотя сама она занимала оплачиваемую должность, некоторые из постоянно пишущих в газету авторов не получали денег, и она взялась обучать их журналистскому мастерству.

Заехав домой, Мэри Энн быстро приняла душ и переоделась в джинсы, длинную ажурную блузку и любимый серый кожаный пиджак и сразу направилась в библиотеку на открытие выставки, о которой от нее ждали статью.

Художницу звали Сьюзан Стандиш. Она писала картины маслом из аппалачской жизни и жила в Хантингтоне. Выставить картины в логанской библиотеке ей предложил логанский Центр культуры горцев.

Открытие было намечено на шесть тридцать, и Мэри Энн успела точно вовремя. Директор библиотеки сразу увидел ее и повел знакомить с маленькой женщиной с длинной светло-рыжей косой. Сьюзан Стандиш была одета в шелковый джемпер и водолазку. Мэри Энн выразила желание снять на свою цифровую камеру художницу на фоне ее работ. Но прежде она хотела посмотреть работы.

Сьюзан сама провела Мэри Энн по выставке. Картины просто очаровали Мэри Энн. Шахтеры с закопченными лицами, узкокостные мать и ребенок — характерный для этих мест тип, две старухи подбивают ватой одеяло, белокурая девчушка на качелях. На последней картине висела табличка «Не продается», но Мэри Энн нагнулась пониже, чтобы прочитать название: «Бриония осенью».

Мэри Энн вздрогнула, бросила на художницу быстрый взгляд, собираясь задать вопрос. Но не задала, чтобы не объяснять, откуда знает про Брионию. Художница вполне могла быть сестрой женщины, чьи фотографии Мэри Энн видела в Интернете.

— Это моя сестра, — пояснила Сьюзан. — Я рисовала с ее детской фотографии. — И добавила: — Она умерла.

— Как? — немедленно спросила Мэри Энн.

— От стафилококка. Правда, странно в наши дни слышать об инфекции, не поддающейся антибиотикам? Но она не болела. Она даже не чувствовала недомогания. Она играла в футбол за межуниверситетский кубок и упала замертво прямо на футбольном поле.

— Как ужасно, — пробормотала Мэри Энн. — Простите.

Сьюзан, явно не склонная обсуждать смерть сестры дальше, кивнула. Но Мэри Энн должна была спросить, чтобы убедиться:

— Кажется, один мой знакомый… — Она сделала паузу, задумавшись, как бы это лучше сформулировать?

— Вы о Грэхеме? — спросила Сьюзан, встречаясь с ней глазами. — Да, они с Брионией были женаты. Это он рассказывал вам о ней?

— Да, да. — Мэри Энн поспешила убедить женщину, что Грэхем говорил о Брионии надлежащим образом, хотя сама не знала, почему почувствовала такую необходимость.

— Он тяжело перенес ее смерть. — Сьюзан направилась к следующей картине. — Вы бывали в Маршалле? Тогда вам знаком этот магазинчик.

Переходя следом за художницей от картины к картине, Мэри Энн делала записи в блокноте, и скоро у нее набралось достаточно высказываний художницы, чтобы облечь в плоть свой замысел. Краем глаза она заметила, как отворилась стеклянная дверь библиотеки, и подумала, что это, возможно, пришел Джонатан. Но это был кто-то другой, и она покраснела. Новоприбывшими оказались Клара Курье, ее бывший муж и Бриджит с мужчиной, возможно мужем, а с ними двое детей, которых Мэри Энн видела в домике Клары.

Мэри Энн поспешно отвернулась. Она стояла перед картиной под названием «Укротитель змей» и рассеянно смотрела на нее, когда мужской голос произнес:

— Подумать только, кого я вижу!

Джонатан! Она быстро взглянула на него, стыдясь своих пылающих щек. Просто в его словах ей послышался флирт, намек на условленную встречу. И вид у него был игривый, брови приподняты, на губах улыбка. На нем были черная рубашка и замшевые брюки, темные волосы слегка растрепаны, а глаза пристально смотрели на нее из-за стекол очков, но не сладострастно, а с добродушной приязнью. Так ей показалось.

Мэри Энн оглядела зал, заглянула за ближайший стеллаж с книгами и снова повернулась к Джонатану:

— Я подумала, что Анджи пришла с тобой.

— А? Нет. Нам с тобой нужно поговорить о работе.

— Но на открытие…

— Я не думаю, что она вообще слышала о выставке.

Интересно, подумала Мэри Энн, а о том, что они условились поужинать вместе, Анджи слышала? Но спрашивать не стала — Джонатан только что подчеркнул, что их встреча чисто деловая.

Все же она невольно сказала:

— Ты уже преодолел свои сомнения? — и рассеянно улыбнулась, показывая, что ей решительно все равно, женится он на Анджи Уокман или нет.

— Нет, — ответил он коротко.

— Непременно преодолеешь, — уверила его Мэри Энн, сильно сомневаясь, что говорит от души. — Посмотри вот на это! — качнула она подбородком в сторону одного из холстов Сьюзан Стандиш — «Трудолюбивые пчелки». — Мне нравится, как она рисует лица.

Джонатан хмыкнул, соглашаясь, и снова заговорил о своем:

— До нашей помолвки я чувствовал себя счастливейшим человеком в мире, потому что нашел скромную, простую девушку, которая принесет в мою жизнь мир и покой.

Это заявление сказало Мэри Энн о многом. Ее умилило то, что он мечтает о мире и покое.

— А теперь?

— Мы очень разные, — ответил он. — Это меня и волнует. С тобой, к примеру, у нас значительно больше общего. Ты способна понять меня гораздо лучше, чем Анджи.

Мэри Энн снова испытала преступную радость, как и тогда, когда он пригласил ее поужинать с ним. Неужели в настоящую минуту происходит то, что она надеялась достичь с помощью этого дурацкого приворотного зелья?..

«Но ведь он не разорвал помолвку с Анджи?» — подумала она.

А что, если это уже не помеха? Если он в самом деле разорвал ее?

Внезапно ей вспомнились слова, произносимые голосом, знакомым тысячам радиослушателей:

«Представьте, каково вам будет с человеком, который любит вас так сильно, что никогда не скажет ничего, что может задеть ваши чувства… Он станет говорить нечто подобное: „Я уже вижу тебя в этом платье. Ты будешь в нем потрясающей красавицей. Но для меня ты всегда самая красивая. Я очень люблю тебя и не могу дождаться, когда ты станешь моей женой“».

Грэхем Корбет, который долгое время не стеснялся задевать чувства Мэри Энн, внезапно перестал это делать.