Книга Русич. Кольцо зла - Андрей Посняков

Третьим был еще один писец, Никанор, из монахов, набожный донельзя и зануда, к тому же упрям – наверное, потому Хвостин от него и избавился. Правда, вид Никанор имел не очень-то казистый – маленький, плюгавенький, верткий – вообще больше похожий на черта, нежели на монаха.

Четвертый и пятый – Борис с Захарием – казались угрюмыми, на вопросы отвечали невнятно, чувствовалось – не великого ума люди, зато сильны, оба – косая сажень в плечах, и похожи – лица круглые, волосы светло-русые, стриженые, носы курносые, веснушки. Не мыслители – воины, как же посольству без стражи?

Кроме этих пятерых, Раничев, как и говорил, взял с собой Проньку в качестве личного слуги и мальчика на побегушках, хотел прихватить и Лукъяна, да в последний момент передумал – а ну-ка, нападут тати, или Ферапонтов монастырь, воспользовавшись отъездом боярина, снова начнет зариться на чужие земли?

На экипировку фальшивого посольства из казны выделили вполне достаточно денег, чтобы как следует одеться, а подарки у Ивана были свои – не бог весть что, меха собольи, но во всей Кастилии такие вряд ли нашлись бы, да и не только там. С утра, отстояв заутреню в красивом деревянном храме Фрола и Лавра, «посольство» в полном составе уселось на коней и неспешно – чтобы видно было всем горожанам, а особенно – литовским шпионам, направилось к южным воротам, выходившим к Пронскому тракту. Добраться до Дона, там уж, с попутным стругом, в Кафу. Ну а из Кафы ходили суда по всему свету, если и не до Кастилии, то до Генуи можно было добраться, а уж там нашли бы попутный кораблик, а, глядишь, и зафрахтовали бы – деньжат хватало. Ехали спокойно, не нервничая – литовские шпионы вредить пока не должны были, разве что на обратном пути. До Дона добрались безо всяких приключений, нашелся и струг – караван почтенного негоцианта из Солдайи синьора Негрицци, одним из партнеров которого был кафинский купец Гвидо Арженти. Караван Негрицци должен был зайти и в Кафу, что, конечно, было Ивану на руку.

Дни тянулись медленно, тоскливо. Неспешно текла река, подымавшиеся по берегам ряжи сменились пологой степью, и часто, особенно по утрам, когда ветер качал высокие травы, нельзя было с уверенностью сказать, где кончается река и начинается степь. Настолько все было похоже – изумрудно-голубые волны, желтые цветы – или отблески солнца?

В жаркое время – днем – Раничев валялся в разбитом на корме шатре, с грустью вспоминая, как прощался с Евдоксей. Милой супружнице пришлось сказать официальную версию – мол, отправил князь в далекое посольство. Говорить правду жене не хотелось – зачем раньше времени волновать? Когда уезжали в Переяславль, на околице Гумнова, ближе к торговому рядку, остановились проститься. Иван оглянулся тогда, посмотрел на вотчину, на засеянные поля, луга с пасущимися стадами, на справные избы оброчников-селян. Захолонуло сердце – нет, не зря он вернулся сюда, не зря… Семья, вотчина, крестьяне, которым он нужен – чего еще-то желать? Были бы здоровы жена и дети, да не шастали бы по лесам и трактам лихие люди. За тем и ехал сейчас в далекие испанские земли… За тем и ехал…

Стоял самый полдень, и Иван уже начал подремывать, засыпать, как вдруг откуда-то послышались крики. Не смолкая, они становились все громче, Раничев выглянул из шатра и увидел, как, подцепив веревками, из реки достают обнаженное тело атлета. Присмотревшись, он узнал Бориса, одного из своих охранников, дюжего молодого парня, и, быстро натянув рубаху, подбежал к борту, у которого уже столпились люди. Среди корабельщиков Иван заметил своих – Григория, монаха Никанора, Аникея с Пронькой. Двое последних были мокрыми – видно, купались или помогали вытаскивать. Ага, вот из воды на палубу вылез напарник Бориса Захарий.

Раничев потянул за рукав Григория:

– Что случилось?

– Да нырнул парень неудачно – попал в мель, сломал шею, – вздохнул тот. – Худое дело, однако бывает.

– Как так – нырнул? – Иван недобро прищурился. – Кто ему разрешил нырять?

– Так жарко же, господине, – вытирая тряпицей выступивший на лысине пот, пожал плечами Григорий. – Вот и купались ребята, тут течения-то почти нет, не отстали бы. Борис, правда, не купался, у борта стоял да в воду с завистью пялился, а наш Аникей ему и крикнул, ныряй мол… тот и нырнул. Бывает.

– Головы вам всем поотрывать, – зло просипел Раничев. – Скажи Проньке, пусть зайдет в мой шатер. Затем этого пришли, Аникея.

– Звал, господине? – откинув полог шатра, поклонился Пронька.

– Звал, звал, – буркнул Иван. – Давай, заходи, рассказывай.

– А чего рассказывать-то? – парень пожал плечами. – Обыкновенно все получилось – из наших первым Аникей купаться полез, так, на мели поплескался – он плавать еле-еле умеет, потом всех позвал и Борису вот крикнул, чтоб тот нырял, там омуток был, рядом совсем, мы все ныряли… Вот Борис и нырнул… Да башкой в мель, а ведь Аникей ему указывал, куда нырять-то.

– Ужо отведаете у меня плетей оба, – пригрозил Раничев. – Пшел вон. Да позови Аникея.

Аникей сразу же упал на колени и заплакал:

– Не вели сечь, господине, не ведал я, что так все обернется. Я-то ведь плавать не умею, не розумел, что там, в воде-то, омуток или мель.

– Чего ж Бориса кричал?

– Да Пронька сказал – омуток. А я не только Бориса звал, всех… Жарко ведь.

– Жарко им! Ух… – Иван поскрежетал зубами.

Вид у Аникея был жалкий – мокрые волосы лезли в глаза, узкие плечи дрожали, по смуглым щекам катились крупные слезы. Видно было – убивается парень. Даже руки елозили по ковру… Как бы не нащупали то, что не положено – спрятанный под ковром мешочек с английскими золотыми монетами с изображением корабля и розы. Вот, звякнули… Впрочем, нет, кажется, показалось. Эка, совсем разрыдался парень!

А с чего, если по справедливости рассудить? По сути – несчастный случай, с каждым может произойти, чего уж.

– Иди с глаз моих, – выгнал парнишку Иван. – С этого часу пукнуть не посмеете без моего разрешения!

Погибшего схоронили на берегу. Забросали землицей могилу, воткнули крест, положили вокруг луговые цветы – колокольчики, васильки, фиалки. Никандр-инок бегло прочел молитву. Потом постояли у могилы, помолчали… Спи спокойно, Борис, коли уж так вышло. Аминь.

Через пять дней приплыли в Азак, город у Меотийского озера, вернее, в Тану – ту его часть, где располагалась генуэзская торговая фактория. Здесь синьор Негрицци решил несколько задержаться – имелись дела к местным торговцам. Воспользовавшись отдыхом, судовщики – в массе своей жители Солдайи или той же Кафы – развлекались всяк на свой лад. Кто ловил на уду рыбу, кто спал, а кто и пил вино в расположенных рядом с пристанью харчевнях, откуда всю ночь напролет доносились веселые удалые песни. Раничев, конечно, тоже сходил туда, за компанию прихватив Григория с Захаром. Звал и Никандра, да тот с отвращением отказался, а Проньке с Аникеем никто и не предлагал посетить заведение – молоды еще по притонам таскаться, пусть лучше вон рыбу удят.

– Только смотрите, поосторожней, – предупредил Иван. – Людокрадов здесь хватает.