Книга Ничто не случайно - Ричард Бах

Разворачиваемся, пусть посмотрят на яхты на ветру, на катера и водных лыжников, оставляющих за собой пенистый след на воде. Удобная площадка слева, теперь еще один круг, задаром, пусть бросят последний долгий взгляд на синеву озера, потом вниз, над зеленым лугом, на посадочный круг и над городом, осторожнее, кругом полно самолетов. Занимаем место следом за этой Цессной… Бедняга даже не знает, что он теряет, не имея самолета с открытой кабиной, вынужденный летать на этом детском стульчике. Он, конечно, может в два раза быстрее долететь куда ему надо, чем мы, и если это именно то, что ему нужно, что ж, пусть так и будет.

Только лучше бы он начинал заходить на посадку поближе к полю. Когда-нибудь на посадочном маршруте у него заглохнет мотор, и он окажется в дурацком положении, не дотянув до полосы. Ага, вот он, разворот, чуть сбросим высоту, смотрим, где у нас ветер, ветер боковой, но это ничего. Целимся на правую сторону полосы и планируем убрать газ ближе к середине полосы, чтобы замедлить пробег как раз рядом с нашей толпой и быть готовым подхватить новых пассажиров Боже ты мой старые бродячие пилоты так зарабатывали себе на жизнь забудь об этом пора садиться а двух одинаковых посадок не бывает будь начеку чтобы не выглядеть балбесом елозя самолетом по земле на глазах у людей даже если самолет останется цел. Шасси стали даже крепче прежнего, старина Джонни все-таки классный сварщик, да и друг, какого днем с огнем не найти.

Теперь помедленнее, над оградой, эти разъезжающие там автомобили, поостереглись бы они самолетов, что ли, вот мы и сели, и впереди у нас самая трудная часть надо удержать его прямо прямо не спеши с газом сначала рулем они рады что уже на земле но полет им тоже понравился. Тормозим, подруливаем к Стью, помоги им выбраться, малыш, и не давай им наступать на обшивку, и еще двое готовы лететь, храбрецы, преодолевшие свои страхи и доверившиеся мне только потому, что они хотят увидеть, как все это выглядит с воздуха.

На этот раз мама с дочкой, еще не знают, что это такое, но им тоже понравится летать. Пристегни ремни поплотнее, Стью, и не забудь им сказать, чтобы они придерживали свои солнечные очки, когда будут выглядывать через борт…

И опять, и опять, и опять все сначала.

Но один раз схема оказалась нарушенной, и пока Стью усаживал пассажиров, к моей кабине подошел какой-то обозленный тип.

– Я знаю, что вы рисковый пилот и все такое, – язвительно сказал он, – но вам хоть иногда не мешало бы поосторожнее заходить на посадку. Я уже шел на посадку на своем двухмоторном Апаче, а вы подрезали мне путь, вынырнув прямо перед носом!

Я было хотел сначала сказать, что весьма сожалею, что так вышло, но его тон меня задел. С собратом-летчиком в такой многолюдный день я бы так не поступил. Откуда-то издалека пришло воспоминание о пилоте по имени Эд Фитцджеральд, служившем в 141-й эскадрилье тактических истребителей ВВС. Фитц был одним из лучших летчиков, которых я знал, и надежным товарищем, но он был самым свирепым мужиком во всей военной авиации. Он вечно был нахмурен, и мы говорили, что он постоянно находится на боевом взводе с пружиной, установленной на взрыв. Стоило человеку допустить ошибку и хоть чуть-чуть встать на пути у Фитца, как он должен был готовиться к рукопашной схватке с разъяренным леопардом. Даже если он был не прав, Эд Фитцджеральд не задумываясь хлестал наотмашь чужака, который осмелился ему противостоять.

Так что вспомнил я Фитца и в душе улыбнулся. Я поднялся в кабине во весь рост, сразу став на целый ярд выше этого пилота с Апача, и свирепо свел на него брови, как это сделал бы Эд.

– Слушай сюда, приятель, – сказал я. – Не знаю я, кто ты такой, но ты летаешь так, что запросто можешь кого-нибудь угробить. Ты тащишься через всю страну, заворачиваешь в аэропорт и ждешь, чтобы все убрались с твоей дороги только потому, что на твоем вшивом самолете два мотора. Вот что, приятель, будешь еще летать на такой манер, и я тебя каждый раз буду подрезать; давай, взлетай, и я тебя опять подрежу, ты понял? Как научишься водить самолет и летать по схеме, вот тогда и приходи со мной разговаривать, ясно?

Стью покончил с пристегиванием пассажиров, и я дал газ, чтобы заставить типа потерять равновесие под воздушной струей. Он отступил назад, кипя яростью, а я натянул очки и в воздушном смерче, делавшем невозможным какой-либо ответ, порулил прочь. Ты мне здорово помог, старина Фитц.

К трем часам поле стало таким же пустым, каким оно было весь год. Не видно было ни одного самолета, кроме Ласкомба и биплана. Через кукурузное поле мы отправились обедать и рухнули за свой столик.

– Три гамбургера и три Особых Бродяжьих, Милли.

Еще одна сторона чувства безопасности. Ты не только знаком с официанткой, у тебя уже есть свой столик и свои дополнения к меню. У нас был стол на троих у боковой стены, а Особый Бродяжий – это был земляничный шербет, взбитый в миксере с Seven-Up. Стью даже вписал его, и он, возможно, по сей день остается в меню Пальмиры.

После долгого молчания Пол заговорил, протирая глаза.

– Ну и денек!

– Угу, – согласился я, не желая даже делать усилие и открывать рот.

– А что такое с Дьюк? – спросил Стью немного погодя, и когда стало ясно, что никто не настроен особенно разговаривать, он продолжил.

– Она весь день смотрела, как вы летаете, но билета так и не купила. Говорит, ей страшно.

– Это ее проблема, – сказал я.

– Так или иначе, она и кое-кто из ее друзей пригласили нас сегодня на ужин. Это как раз за озером. Есть настроение пойти?

– Конечно, есть, – сказал Пол.

– Сказали, что заедут за нами в пять.

Снова молчание, которое я наконец прервал.

– Ну, что, сработало? Так может бродячий пилот выжить?

Если уж твоя птичка смогла пережить аварию и через два дня снова подняться в воздух, – сказал Пол, – то с бедой мы справились. И я, конечно, не знаю, сколько денег мы заработали, но у нас их целая куча. Если засесть и составить такое расписание, чтобы попадать на все воздушные утренники, на все окружные ярмарки и на все съезды земляков в маленьких городках, то полторы недели спустя можно было бы купить с потрохами самого Рокфеллера.

– Пока ты летаешь и возишь пассажиров, ты будешь в деле, – сказал Стью. – Когда я продавал сегодня билеты, Дьюк сказала, что в городе заключались пари на то, что после этой аварии аэроплан никогда больше не взлетит.

– Это она серьезно? – спросил я.

– Вроде, да.

– А, как мы их! Ты же видел, как в конце концов вертолет сдался. Старина Великий Американский Цирк по-настоящему забрался им за шкуру, и я думаю, они под конец не выдержали конкуренции.

Какое-то время все молчали, потом снова заговорил Пол.

– Знаешь, эта, девушка летала со мной трижды.

– Что это была за девушка?

– Не знаю. Она не сказала ни слова, ни разу не улыбнулась даже. Но она летала три раза. Девять баксов.