Книга Есть, молиться, любить - Элизабет Гилберт

Загадка пропавшей посылки стала поводом для долгого спорамежду мною, моей подругой американкой Марией и ее мужем Джулио. Мария считает,что в цивилизованном обществе люди должны быть уверены, что можно положиться насвоевременную доставку почты, но Джулио другого мнения. Он полагает, что такоеявление, как доставка, за пределами человеческого контроля и подвластно лишьсудьбе, поэтому никто не может гарантировать, что посылка будет доставлена.Мария раздосадованно заявляет, что это всего лишь очередное свидетельстворазличий между католиками и протестантами. Лучше всего эту разницу доказываеттот факт, что итальянцы, в том числе ее собственный муж, хронически не способныстроить планы на будущее, да что уж там — на неделю вперед. Спроситепротестанта с американского Среднего Запада, не согласится ли он поужинать свами на следующей неделе, и он в полной уверенности, что является капитаномсобственной судьбы, ответит: «Четверг меня устроит». Но стоит попросить о томже католика из Калабрии, тот лишь пожмет плечами, возденет глаза к небесам ивоскликнет: «Откуда мне знать, где я буду вечером следующего четверга, ведь всев руках Божьих, и судьба наша нам неизвестна!»

Но, несмотря на это, я пару раз заходила на почту и пыталасьнайти посылку. Правда, безуспешно. Работница римской почты была оченьнедовольна, что я прервала ее телефонный разговор с бойфрендом. А в стрессовыхситуациях мой итальянский меня подводит — хоть нельзя не признать, что впоследнее время я говорю намного лучше. Я пытаюсь логично объяснить, чтопосылка с книгами пропала, но сотрудница почты смотрит на меня так, будто япузыри пускаю.

— Может, она придет через неделю? Девушка пожимаетплечами.

— Magari.

Еще одно непереводимое итальянское словечко, можетобозначать что угодно — от «возможно» до «размечталась, наивная».

Ну, может, это и к лучшему. Ведь я уже забыла, что за книжкитам были. Наверняка какое-нибудь фуфло, непременно подлежащее изучению, чтобы«понять Италию». Полная коробка книг с жизненно необходимой информацией поРиму, которая теперь, когда я здесь, кажется совершенно ненужной. Похоже, тамдаже была полная «История заката и падения Римской империи» Гиббона. Думаю, безнее мне будет лучше. Жизнь так коротка, и к чему тратить одну девяностуюоставшихся дней на Земле на занудство вроде Эдварда Гиббона?

27

Ha прошлой неделе познакомилась с девчонкой из Австралии,которая совершает свое первое путешествие по Европе с рюкзаком за плечами. Яобъяснила ей, как пройти к вокзалу. Девушка ехала в Словению узнать, что застрана такая. Услышав о ее планах, я вдруг почувствовала глупую зависть иподумала: «Я тоже хочу в Словению! Почему это я никогда никуда не езжу?»

Вообще-то, наблюдательный читатель заметит, что я вроде кактоже путешествую. А когда хочется путешествовать, по дороге недолго и отжадности лопнуть. Как если бы я фантазировала о сексе с любимым киноактером,при этом занимаясь сексом с другим, тоже любимым киноактером… Но раз уж этадевочка спросила у меня дорогу (решив, что я местная), значит, я вовсе непутешествую, а живу в Риме. Пусть временно, но живу. Более того, когда этадевочка ко мне подошла, я как раз бежала оплачивать счет за электричество —разве дело для путешественника? Энергетика путешествия и энергетика статичногопребывания в одном месте фундаментально разнятся, и, встретив юную австралийку,направлявшуюся в Словению, мне вдруг невыносимо захотелось куда-нибудь уехать.

Поэтому я позвонила Софи и сказала: «Поехали в Неаполь наодин день — пиццы поедим!»

И вот всего через несколько часов мы едем в электричке ипочти мгновенно, как по волшебству, оказываемся в Неаполе. Я моментальновлюбляюсь в этот город. Дикий, безумный, шумный, грязный, хамоватый Неаполь.Муравейник в кроличьем садке, смесь экзотики ближневосточного базара итаинственности нью-орлеанского вуду. Здесь, как в сумасшедшем доме, царитнаркотический угар, опасность и разгул. Мой приятель Уэйд был в Неаполе всемидесятые, и его ограбили… в музее. Главное украшение города — белье,развешанное во всех окнах и через улицы: свежевыстиранные ночнушки и лифчикиразвеваются на ветру, как тибетские флаги. В Неаполе нет ни одной улицы, где невстретишь нахального мальца в шортах и разных носках, который стоит на тротуареи что-то горланит другому такому же мальцу на крыше напротив. Нет и ни одногодома, в окне которого не сидела бы по меньшей мере одна скрюченная бабулька,подозрительно взирающая на происходящее внизу.

Здешние жители до психоза гордятся своим неаполитанскимпроисхождением, и не зря. Ведь этот город подарил миру пиццу и мороженое.Местные женщины — банда хриплых, громкоголосых, добродушных и дотошных матрон скомандирскими манерами. Они лезут тебе прямо под нос с раздраженным видом ипытаются помочь такой неумехе — им до всего есть дело! Неаполитанский акцент —как дружеская оплеуха, словно весь город — повара, горланящие поварятамприказания на кухне, причем все одновременно. Здесь до сих пор говорят наместном диалекте, а сленг — эта текучая субстанция — меняется постоянно, но мнепорой кажется, что именно неаполитанцев легче всего понять. Почему? Да потому,что они хотят, чтобы их поняли. В Неаполе говорят громко и отчетливо, и если ужслова непонятны, то все доскажут жестами. Как та семилетняя панкушка, что ехалана багажнике мотороллера со своей сестрицей и показала мне средний палец, приэтом улыбнувшись совершенно очаровательно. Эта улыбка словно говорила: «Эй,тетя, не держи на меня зла, ведь мне всего семь лет, но уже в таком возрастемне ясно, что ты — полная ослиха. Но ничего, ты все равно мне нравишься,несмотря на твое тупое лицо. Мы обе знаем, что ты хотела бы оказаться на моемместе, но уж извини — не выйдет. Поэтому вот тебе мой средний палец, приятногоотдыха в Неаполе, и — ciao!»

Как и повсюду в Италии, в Неаполе в любое время можноувидеть мальчишек, подростков и взрослых парней, играющих в футбол. Но тутфутболом не ограничиваются. Вот, например, сегодня видела ребят, мальчишек летвосьми, которые смастерили самодельные стулья и стол из ящиков и сели играть впокер на площади, да с таким азартом, что я побоялась, как бы кого непристрелили.

Мои близнецы Джованни и Дарио тоже родом из Неаполя. В этотрудно поверить. Не могу представить робкого, прилежного, доброго Джованнимальчишкой среди этой, не побоюсь выразиться, черни. Но он определенно изНеаполя — ведь перед отъездом из Рима он дал мне название пиццерии, в которойобязательно нужно побывать, так как, по словам Джованни, там делают лучшую вНеаполе пиццу. Учитывая, что лучшая пицца в Италии — неаполитанская, а лучшаяпицца в мире, разумеется, из Италии, перспектива побывать в этой пиццериикажется весьма заманчивой — ведь это значит, что там подают… страшно дажепроизнести… лучшую пиццу в мире! Джованни до того серьезно и торжественно сообщалмне название этого места, словно посвящал меня в какое-то тайное общество.Вложив мне в кулак записку с адресом, он в обстановке строжайшей секретностипроизнес: «Прошу тебя, обязательно сходи в эту пиццерию. Возьми Маргариту сдвойной моцареллой. Если будешь в Неаполе и не попробуешь эту пиццу,пожалуйста, потом соври мне, что попробовала».