Книга Дочь пекаря - Сара Маккой

В глубине души она хотела, чтобы все было просто, как в финале вестерна: верхом, навстречу закату, без страха и разочарования, – но она давным-давно выучила, что доверие штука хрупкая. На фоне заката – герой. А при свете лампы в гостиной все тускнеет.

– Я бы, может, и хотел. – Рики обмакнул мочалку в воду и выжал Ребе на спину.

– Тогда ты выбрал не ту профессию. – Реба сделала глубокий выдох и забрала губку. Ей не хотелось разжевывать. Не было сил. Сменим тему. – Сегодня брала интервью у той немецкой дамы в пекарне. – Реба потерла лодыжки. – Она мне рассказала, что во время войны гуляла с нацистом.

Рики подался назад:

– Она нацистка?

– Сейчас точно нет. Насчет тогда – не уверена. – Ты или расист или не расист, середины тут нет. Вот таким она его знала.

– Середины нет, – повторила она, но прозвучало как вопрос.

Рики повернул ее лицом к себе и твердо сказал:

– Нет.

– Ну да, согласна, – кивнула она. В голове клубилось тепло. – Но своих ведь всегда ценишь выше чужих?

– Но мы все – люди.

– Люди предают друг друга.

Кольцо с бриллиантом сверкнуло в воде. Рики продел палец сквозь цепочку.

– На пальце оно бы смотрелось лучше.

Реба отпрянула, и кольцо упало в мыльную пену.

– Ты опять начинаешь?

– Да я только хотел сказать…

– Я знаю, что ты хотел сказать. – Она поскребла мочалкой небритые ноги.

– Реба, я очень терпеливый. – Он встал. – Но приходит время, как ты говоришь, сделать выбор. Реба плюхнула ногой по воде.

– Я и сделала. Вот! Я здесь. Зачем ты на меня давишь?

Она терла колени, пока они не покраснели. Дыхание участилось.

– Мы четыре месяца не можем назначить дату свадьбы, мы об этом вообще не говорили. Елки-палки, ты небось даже семье ничего не сказала.

Она все терла, не глядя на него. Вода выплескивалась на пол.

– Реба, поговори со мной.

Она перестала тереть. А что она может сказать? Она любит его, но что за жизнь их ждет? Он предлагает не городить заборов, а сам именно что городит. Привязал ее к этому пограничному городку, держит в своем загончике с колючей проволокой. С той минуты, как она приняла его предложение, ей хочется сбежать, причем как можно быстрее. Та прежняя Реба из Вирджинии куда-то делась, но и новая тоже какая-то не такая. Джейн удачно выразилась: зависла между тем и этим, между Западом и Востоком, между той Ребой, которая была, и той, которой хочет стать. И на границе ее удерживают только Рики и кольцо на шее.

– Надо таблетку выпить от головы, – сказала она и потерла виски.

Рики вздохнул:

– Реши уже что-нибудь. Хватит тянуть резину.

Реба, тяжелая, как камень, считала пузырьки на воде.

Четырнадцать

Программа Лебенсборн

Штайнхеринг, Германия

1 января 1945 года

Милая Элси,

Предложение от офицера! Конечно, соглашайся. Элси, я так рада за тебя. И, честно говоря, завидую. Знаю, что все для блага нации, но это же не предательство – хотеть встретить мужчину (любого возраста!), который готов жениться. Мне твердят, что мы занимаемся воспроизводством немцев, а не любовью. Но по любви я скучаю, и если бы Петер был жив, то все сложилось бы иначе. Я часто об этом думаю. Я была бы как ты – невеста эсэсовца. Конечно, если б я знала, что беременна Юлиусом, я настояла бы на свадьбе перед его отъездом в Мюнхен. Но что проку в этих размышлениях. Петера нет. От судьбы не уйдешь. Все, что ни делается, – к лучшему. Священник всегда так говорил, верно?

Я давно не была в церкви. Программа не поощряет религиозность, но я все-таки ношу свой оловянный крестик. Помнишь, папа подарил нам их на ту Пасху, когда герр Вайс случайно опрокинул тещин стол в пасхальный костер. Хотя мы знали, что он это сделал нарочно, за то, что она не разрешала ему курить трубку в доме! Мне и сейчас смешно вспоминать ее лицо.

Тогда я и Петера встретила – на весеннем празднике. Он был такой красивый в форме гитлерюгенда и так гордо показывал всем девчонкам медаль лучшего стрелка в классе. Волк в овечьей шкуре! В гимназии он был тихим мальчиком и пах апельсинами, которые мама давала ему на завтрак. А потом гитлерюгенд его так… изменил. Мужчина, завоеватель. Живешь с человеком, живешь… и вдруг его лицо озаряет молния, и видишь то, чего раньше не замечала, и, как ни старайся, уже невозможно перестать видеть. Ну это я просто болтаю… Да, я любила Петера, но одной любви недостаточно. По моему опыту это так. Здорово, что Йозеф и папа дружат. Мама права. Это хороший жених, Элси.

Сегодня купила красивую ткань для нового платья. Моя подруга Овидия работает в магазине тканей – говорит, это ручное тканье из шерсти итальянского барашка. Я послала отрез маме, она сошьет юбку. Она так хорошо вышивает. Я еще не решила, красные маки или белые эдельвейсы. Ты как думаешь? Или пусть выберет мама, но она всегда говорит, что мне идет красный. А я тем временем шью коричневый лиф, он подойдет к любому цвету. Надеюсь, к нашему весеннему приезду я успею. Мама способна сшить платье за неделю, но у меня нет ни ее сноровки, ни твоей сметки. К тому же я еще не похудела после рождения двойняшек, а хочется, чтобы платье сидело как надо. В Программе детей отлучают от груди быстро, так что я должна похудеть.

Девочка замечательная, розовенькая и крепенькая, как херувимчик. А вот мальчик что-то не выправляется. Он не дотягивает до стандартных размеров, зато очень смирный. Никогда не плачет и не беспокоится, как сестренка. Нянечки говорят, он целыми днями лежит в колыбельке и молчит, иногда они вообще про него забывают. Во время кормлений девочка высасывает все молоко, а мальчик только спит у груди. Они такие разные. Трудно поверить, что жили в одном животе. Доктора о мальчике беспокоятся. Хотя я знаю, что он не мой, а дитя Родины, меня все-таки тянет защитить его. Когда я держу его, все косточки прощупываются. Я зову его Фридхельм, а когда выправится, ему дадут новое имя.

Как грустно, что еврей испортил вам Рождество. Удивляюсь, зачем его вообще привезли. Почему не взяли немецкого мальчика? У нас многие ребята поют как жаворонки. Наверное, не хотели возить их по стране в такое время.

Из Арденн пишут о новых жертвах среди отцов Лебенсборна. Многие дома в Программе закрыли, а детей перевезли к нам. Теперь я живу в одной комнате с матерью из Люксембурга по имени Ката и еще с одной женщиной из Штутгарта, которую зовут Бригитта. Ката в Программе недавно, а Бригитта – со времени основания.

В прошлом году за свою цветущую плодовитость Бригитта получила Серебряный крест матери, и с ней общаются многие офицеры СС. У нее семь отличных детей, она называет их по номерам – то ли потому, что вспоминать имена слишком больно, то ли ее преданность нации такова, что имена не имеют значения. Раньше она жила одна в самой большой комнате, но теперь там детская для привезенных ребятишек.