Книга Ворон. Кочевые дороги - Виктор Дубровский

— Татьяна думала, что раз Ирки нет, так она силу получит, но Тимофеевна ни в какую. И знаки так легли, да и недобрая Татьяна-то, да. Так и до греха недалеко, в плохие руки дар отдавать. А таперича, кто первый наговоренный предмет в руки возьмет, тому и дар передастся.

Теперь мне казалось, что подвинулся рассудком уже я, хотя дальше двигаться было некуда. Я уже полностью офигел от этой мистики в центре России в двадцать первом веке, это когнитивный диссонанс в академически чистом виде. Сила, домовые, мавки, лешие, ведьмы, шабаши и прочее такое. Осталось ещё увидеть Мастера Йоду и можно идти сдаваться.

— Мне чужого не нать. Своё бы донести, — я вздохнул, — я обещал Ирине, как что найду, так ей сразу и отдам.

Она смотрела на меня:

— Это хорошо. Только не всегда так бывает, как тебе хочется, — сказала Афанасьевна и обнадежила, — ну, ежели чего, я тут рядом, по-соседству.

Намек был понятен. Мне показалось, что она забыла добавить: "Если успею". Хотя, что это я разволновался? Это всё дремучие предрассудки и мракобесие, тяжкое наследие пещерных предков, никаких силов и даров нет. А что мне привиделось во дворе, так это от перегрева. Солнце напекло, вот и помутилось в глазах. Этих мальчиков Афанасьевна и остудила, сам видел, как она на них водой брызгала. Я накатил себе соточку и пошел в летнюю кухню перекурить и приготовить пожрать.

Надо продолжать обустройство своей усадьбы. Для начала, закончить с интернетом, впереди зима, а у меня никаких средств коммуникаций. Я прошелся по дворам, где были дети лет по двенадцать — шестнадцать, начал работу по привлечению клиентов для узла связи. Логика простая, дедам Интернет ни к чему, а вот детки из города, приезжающие на лето отдыхать, могут стать двигателем прогресса. Плюс школа. Я не ошибся. Набрал семь клиентов, восьмой был я сам и, с этими новостями, отправился к начальнику узла связи в райцентр. Пригласил его и главного инженера в гости, чтобы те на месте изучили обстановку. Путём долгих переговоров, прошедших в теплой, дружественной атмосфере полного взаимопонимания и распития коньяка, я договорился-таки, что интернет будет через месяц. Хе-хе. Какой я молодец.

Пока я ходил по дворам, устраивая агиткомпанию за прогресс и процветание, нашел магазин с хлебом и напитками. Вообще, центр деревни мне показался пустынным, только возле одного дома на скамеечке сидел дедок лет восьмидесяти, явно семитской внешности. Я, проходя мимо, поздоровался, но дед меня проигнорировал. Глухой наверное. Я купил хлеба — один штука, напиток — пол-штука, поинтересовался у полусонной продавщицы, когда привозят хлеб.

Наконец Михалыч объявил мне, что пора бы уже сходить, набрать ягоды, да провести в лесу общую рекогносцировку, что с грибами и всё такое. Договорились с утра и пойти.

Поднял он меня полпятого утра, уже рассвело, но солнце ещё не встало. Проклиная себя, Михалыча и чью-то маму, я выполз на свет божий, поставил чайник и спросил у Михалыча, во сколько выходим. Полчаса ещё было. Я попил кофе, перекурил, сварганил себе тройку бутербродов, взял две небольшие фляжечки коньяку, в сенях — ведро и вышел на улицу. Подошёл Михалыч и выбросил моё ведро обратно к крыльцу.

— Ты чё, сдурел по ягоду с оцинкованным ведром ходить? Иди, возьми эмалированное или пластмассовое.

— А в чем разница-то, — недоумевал я.

— Одна дает, другая дразницца. В оцинкованном ведре от ягодного сока ядовитые соли образуются, а от солей тех у людей случаются судороги, понос и смерть. Поэтому с такими и не ходят.

Я поплелся в сени за эмалированным ведром. Ну, вроде, всё. Пошли по утренней росе в сторону ближнего леса.

— Ты водку взял? — спросил Михалыч.

— А на фига? Мы что, пить идем вдали от населения? Так проще это было сделать дома. Удочки не брать, из автобуса не выходить, — заржал я.

— Ты не ржи, а водки — лешему надо дать, чтоб не серчал и дорогу не путал, — ответил Михалыч.

Я поперхнулся:

— Русалка на ветвях сидит? — я пытался найти в глазах Михалыча следы насмешки.

— Русалок здесь нет, тебе Ирка не говорила что ли? Мавки только, да и те нынче смирные, жара какая стоит. А леший пакость может сделать, — Михалыч, как мне показалось, искренне недоумевал, как можно не знать такие элементарные вещи.

Всё-всё-всё. Я молчу. Это же надо такому случиться. По внешнему виду и не скажешь, что у мужика крышка слетела. С психическим нельзя спорить, а то вилкой может в глаз ткнуть. С ним надо соглашаться и, по возможности, поддерживать разговор в рамках предложенного бреда, глядишь и обойдется.

— Ну а как же, в лес, да без водки. Только у меня коньяк, — фальшиво хохотнул я.

Я выдал Михалычу заветную фляжку, и он пошел дальше в лес. Я поплелся за ним. На поляне стоял дуб, в четыре, наверное, обхвата, всем дубам дуб, вокруг него было шесть или пять пней. Михалыч подошёл к одному пню, поставил фляжку, положил кусок хлеба с солью и монетку. Начал что-то бормотать. Всё, пипец, заговаривается уже, не буйствует и ладно. Мне показалось, что пень довольно хрюкнул. До алкогольных психозов я ещё не напивался. Хотя, как говорил доктор Курпатов, если резко бросить пить, то можно словить белочку. Я достал фляжечку и промочил горло, подошёл к дубу, осторожно потрогал мощные крюки, едва видные из-за наплывов коры. Кого-то здесь приковали, что ли? Посмотрел на Михалыча, на пень. Пень как пень, скоро рассыплется от старости. Михалыч вернул мне пустую бутылку, и мы двинулись дальше, по одному ему ведомым маршрутам, через буреломы, ручьи, по каким-то тропинкам. Дошли до какой-то поляны и приступили к сбору малины. Из меня сборщик, простите, аховый, но раз уж подписался, так надо вкалывать. Михалыч уже заполнил свое ведро, а я ещё парился, так что он мне даже помогал. Хотя и бухтел, что "эти городские с кривыми руками понаехали тут".

Пришли домой, уже часов пять вечера было, ноги отваливаются, а я в полной прострации — дальше-то что? Ведро малины набрал, а что с ней делать — совершенно не знаю. Ну, типа, надо варить варенье. Пришлось идти к Афанасьевне на поклон. Походу узнал, что у Михалыча был просто осмотр ягодников, поэтому он и кружил по лесу, а ягоду так взяли, чтобы назад пустым не идти. Мне нет, чтобы задуматься над его словами. Варенье я сварил, конечно, только вот банок у меня не оказалось, куда его переливать. Пришлось, на ночь глядя, шарить по закромам, искать где есть какие банки, мыть их и сушить. Оставил варенье до утра.

Утром мне вежливо, в полпятого, постучали в окно. Всё повторилось: мой мат, кофе, бутерброды. Только коньяк не взял. Не до него вчера было. Пошли уже втроём, и я два ведра взял. Михалыч вместе с Афанасьевной были подобны ягодоуборочным комбайнам, мне с ними не тягаться, но и лентяем выглядеть тоже не хотелось. Михалыч на своей одной ноге успевал в полтора раза больше набирать ягоды, нежели я на своих двух, так он ещё и грибов по дороге успевал прихватить. У меня болели все мышцы, меня грызло чувство собственной неполноценности, я покрылся комплексами с ног до головы, мне срочно нужен был психоаналитик, кушетка и электричество. Утром, в полпятого, мне снова постучали в окно… и следующим утром, и следующим.