Книга Лошадь на крыше - Наталия Терентьева

— А когда меня нет, то не воняет? — не удержалась я.

— О-ох… — Он посмотрел на меня. — Ладно. Не обижайся.

Вот как раз в этот момент я посмотрела в маленькое зеркало под светильником на кухне и подумала, что на утреннем бледном лице ни коричневая, ни розовая помада ничего хорошего не добавляют. И промокнула ее салфеткой.

И когда, попрощавшись до следующего раза, оглянулась — посмотреть, не оглянулся ли он мне вслед — то увидела, как он стирает следы моей скромной и тайной близости. Наверняка по привычке. А не оглянулась бы, так и не узнала бы. Ушла бы почти счастливая домой. Он почувствовал мой взгляд и резко повернулся.

— Что?

— Я доеду с тобой до центра, хорошо?

Он кивнул.

В машине, помолчав, я издалека начала разговор:

— Я сделала руны… Знаешь, что такое скандинавские руны?

Сказать-то мне надо было совсем другое. Что руны недавно дали мне малоутешительный, но мудрый совет: «Теряя, вы обретаете вновь смысл того, что вас питает…» И я, взяв себя в руки, не устроила ему скандал и истерику после того, как десять драгоценных дней зимнего отпуска он провел не со мной, отговариваясь, как всегда, своей теперь уже почти взрослой дочерью. Конечно, за те годы, что я с ним проплакала, девочка успела несколько подрасти и тоже, наверно, плакала, когда папа уезжал после «родительской» субботы. И уезжал вовсе не ко мне.

Он уезжал в ту прекрасную страну, которую некоторые мужчины отвоевывают себе у судьбы, у своих собственных детей, у любимых женщин. Туда, где можно выключить телефоны, сунуть носки под подушку, включить круглосуточный канал футбола, поставить рядом с диваном ящик пива и грызть тараньку, стряхивая чешую на пол и сплевывая кости, не глядя. А потом можно кому-нибудь позвонить. Пригласить заехать на часок… Или не пригласить… И снова выключить телефон. Или взять денег и поехать обедать в ресторан, поиграть в боулинг, попариться в баньке. Какой же мужчина добровольно откажется от выпавшего ему лотерейного билетика, может быть одного на миллион, где под тонким слоем фольги спрятано заветное слово — «свобода»? Свобода любить и быть любимым, не жертвуя при этом ничем.

Поэтому каждый раз, когда Комаров уезжает на день, а пропадает на недельку, мне ничего не остается, как доставать китайские гексограммы или исландские руны и спрашивать у потусторонних сил: «Что же мне делать-то?!»

На этот раз китайские духи ответили вообще что-то похоронное, а вот исландские уклончиво предложили оценить стоимость потери. По силе переживания, как уже додумала я сама. Я оценила и не швырнула ему в лицо новогодние подарки одиннадцатого января, когда напившаяся и нагулявшаяся страна, вздрогнув с утра, с трудом вылезла наконец на работу, чтобы поделиться — кто, где и как покатался на лыжах-санках, сколько съел и сколько раз проснулся, не помня, кто он такой.

Рассказывать мне было нечего, потому что я проревела дома десять дней, ожидая, что он позвонит и приедет. Я не могла поверить, что он так и не появится — после нашей встречи перед Новым годом. А было это так.

Особенно остро ощущая на этот раз конец года, как завершение какого-то таинственного цикла моей жизни, я решила прожить следующий год по-новому и для начала в кои-то веки раз провести праздник без слез и с ним в канун Нового года не встречаться.

Комаров искал меня целую неделю. Звонил мне по пятнадцать раз в день, даже решился позвонить моей маме и очень просил меня разыскать… Я слушала-слушала его сообщения на автоответчике, и сердце мое дрогнуло. Наверно, не просто так он меня ищет, решила я. И пошла с ним в ресторан «Дядя Ваня».

Мы сидели, слушая скромный джаз-квартет. Комаров быстро съел большую тарелку горячего, вытер рот жесткой льняной салфеткой, долго, аккуратно складывал ее уголок к уголку, потом бросил на стол. Покачался на стуле, глядя на меня со странным выражением, и вдруг сказал:

— Да-а-а… Мы с тобой не можем друг без друга… Это ясно…

Я замерла. Господи, неужели?.. Вот он все мне сейчас и скажет, в канун Нового года, когда так хорошо подводить итоги и решаться на самые ответственные поступки…

— Да… — продолжил он. — Мне ведь что надо? Чтобы меня встретили дома, покормили, обласкали… Полечили, если что… А я посмотрю футбол и побегу опять деньги зарабатывать…

Я молчала, боясь спугнуть его, и только чувствовала, как сильно и быстро стучит в груди сердце. Он тоже замолчал, взял меня за руку, подержал, потом отпустил и добавил:

— Правда, мама у меня не сахар… Но ведь она далеко…

На этом эпохальный разговор как-то сам по себе увял. Но я услышала главное — похоже, он подбирается к тому, чтобы сделать очень важный шаг. Это ведь так непросто для любого мужчины… Это требует размышлений и смелости. Попрощаться с той самой страной, где под подушкой лежат носки, а под диваном сохнет таранька…

Я все ждала продолжения разговора. И вот ночью, в самый ответственный и сокровенный момент, он тихо и серьезно произнес:

— Можно, я тебя попрошу…

Я осторожно посмотрела в ненаглядные глаза:

— Можно…

— Пожалуйста, душа моя…

Ну вот сейчас, сейчас!.. Конечно, я ощущала, что он совсем другой сегодня, как будто все время о чем-то думает и вот-вот произнесет, но никак не решится. И поэтому он так нежен и так смел, так взволнован и влюблен… Сейчас он мне скажет то, чего я очень долго ждала, целых пять лет, почти уже шесть! Милый мой, милый…

Я покрепче обняла его. Ты только решись, а я скажу тебе «Да!» Нет, я ничего не буду говорить, ты ведь все прекрасно знаешь сам! Я тебя не торопила, я верно и терпеливо ждала этой минуты, когда ты попросишь меня, а я скажу «Да…» И потом уже можно будет сказать тебе все, в чем я так боялась признаться все эти годы. Что я буду с тобой до самой последней минуты, я давно поняла это. Что готова жить с тобой где угодно и ездить на чем угодно, хоть на велосипеде, терпеть твой сложный характер, ждать тебя по вечерам, прощать и любить… Любить всегда, любить больше самой жизни!

Он, как будто услышав мои мысли, вздохнул и замолчал. Ну говори же, говори…

Он погладил меня по щеке и тихо сказал:

— Пожалуйста, моя хорошая… Надень ту кофточку, в которой ты сидела сегодня в ресторане, ты в ней такая беззащитная… И поцарапай мне спину, только несильно, а то мне в баню завтра идти…

Я почувствовала, как горячий мокрый ком растет и набухает у меня в горле. Только бы не расплакаться, только бы сдержаться… Это ведь силовое давление, это запрещенный прием. Он-то плакать не может…

— Ты чего? — удивился он и приподнялся, чтобы в темноте рассмотреть мое лицо. — Плачешь, что ли? Ну не царапай, не надо. А что тут такого? Ты что, обиделась?

Я не знала, как ему объяснить. Пошла умылась, выпила холодной воды и решила не ссориться перед Новым годом. Тем более — что ссориться-то? Человек попросил ее надеть желтую кофточку, а она вдруг, ни с того ни с сего, в три часа ночи завыла-заревела и убежала домой.