Книга Театр Черепаховой Кошки - Наталья Лебедева

— Привет, — сказал он.

— Привет. — Она провела пальцем по кастрюле изнутри, проверяя, не осталось ли следов присохшей еды. Сердце булькало, как суп, и к горлу подбирались пузырьки горячего воздуха. Саша почти не видела Славу и гадала, одет ли он в то черное пальто, или снял его в прихожей, как все нормальные люди. — Ты откуда здесь?

— Я пришел в гости, как и ты. Только не к Вадиму.

— К брату? — Саша выключила воду и повернулась.

Слава стоял в дверном проходе, и его фигура на фоне размытых бежевых тонов кухонной обстановки в рассеянном свете бра казалась яркой, словно художник решил разбить пастельный набросок вычерченным черной тушью силуэтом. Саша снова подумала, что Слава очень красивый: ярко-синие глаза, бледное лицо, черные волосы, черная одежда, пальто, сшитое словно для верховой езды, кожаный браслет с серебряными заклепками, на шее — бусы из чередующихся с белыми синих бусин. Он действительно нравился ей.

— Ты хочешь сказать, что пришел сюда случайно? — спросила Саша.

— Нет. Конечно, я пришел не случайно.

Слава замолчал, сел на узкий кухонный диванчик и оперся о край стола.

— Так… чего ты хотел? — Саша чувствовала, как по ее запястьям, скрещенным за спиной, стекают капли воды: она забыла вытереть руки.

— Я — ничего. Хочет всегда кто-то другой. Хочет, ведет, управляет. Ты заметила, как люди всегда яростно против фильмов и книг, где происходят всякие совпадения? Рояль в кустах, бог-из-машины — все это так презрительно произносится…

— Но это и правда выглядит глупо.

— Это выглядит глупо, потому что мы можем представить себе всю картину. В книге ты после трети прочитанного можешь обозначить несколько путей развития сюжета. И когда происходит совпадение — и лично я взял бы эти слова в жирные кавычки — наступает разочарование. Потому что ты видишь: раз автор сделал так, то этого пути героям не избежать.

— А в жизни?

— А в жизни все то же самое. Нам просто кажется, что жизнь сложнее, чем книга. Мы думаем: нет ничего предопределенного, но… Но стоит только посмотреть на прошлое, как видишь: вот она, случайность, которая все определила. А автор, подсунувший нам очередной рояль или очередного машинного бога, сидит за кулисами и хихикает: никому и в голову не придет попенять ему, что случайность такая нарочитая и подана так грубо и в лоб. Никто просто не знает, что автор есть. Все слишком гордые и считают себя слишком умными, чтобы признать, что играют в пьесе. Вот и всё.

Саша глянула за окно. Там тускло горел свет. Там, за окном, на призрачном подоконнике лежала Черепаховая Кошка. Саша вздрогнула. Это было совершенно неожиданно. Она и не знала, что окно ползет за ней, как панцирь за черепахой.

— Автор? А кто, по-твоему, автор? — глядя на Черепаховую Кошку, спросила Саша.

— Не знаю. — Слава стянул со стола вилку и стал крутить ее между пальцев. Вилка блеснула, отражая тусклый свет. Саша отвлеклась на блик и больше не могла отвести взгляда от Славиных рук. Ей хотелось стать вилкой и скользить у него между пальцев. Она украдкой коснулась щеки тыльной стороной ладони и почувствовала, что щека пылает.

— Не знаешь, кто автор? — переспросила она.

— Не знаю. Мне это неинтересно. Я играю в меру способностей и стараюсь одновременно поглядывать на сцену со стороны: мне интересно, чем кончится дело и какие повороты сюжета для меня приберегли.

— А если бы, — Саша снова взглянула на Черепаховую Кошку, — ты узнал, кто автор, что бы ты сделал?

— Ничего. — Слава рассеянно пожал плечами и тоже взглянул на окно, но, кажется, никого за стеклом не увидел. — А что актеры обычно делают с автором? Расточают комплименты или ненавидят — в зависимости от того, понравилась ли роль.

— Душно, — сказала Саша. — Тут очень душно.

У нее вдруг появилось ощущение, что ее обманули. Как будто Слава пообещал рассказать про Черепаховую Кошку — и не рассказал.

— И вообще, Полина, наверное, скоро придет посмотреть, что я здесь делаю: я ведь давно ушла. И Вадиков брат — как там его зовут? — ему ведь тоже не все равно, куда ты провалился.

— Я остановил время.

— Опять?

— Опять.

— Как просто у тебя это получается!

— Ну да, а чего тут сложного?

— И много ты еще умеешь?

— Да разные вещи. Ну вот, смотри.

У Саши за спиной распахнулась дверь навесного шкафчика. Звякнула вымытая ею тарелка: она поднялась в воздух и приземлилась на белой решетке сушилки.

Это было настоящее чудо: никаких платков, красок, сложных взаимосвязей — простая, конкретная работа.

— Ну а ты что можешь? — спросил Слава. — Ты ведь тоже что-то можешь, я знаю.

Саша не ответила. Она стояла и думала об одном: что же такое ее умение против его умений? Может быть, расписные платки со всеми их сложностями и тонкостями — лишь сомнительная заморочка? А может быть, летающие чашки — только шулерство и представление, рассчитанное на внешний эффект? И кем она будет, если расскажет Славе о воображаемом батике: бледной неудачницей или снобкой, которая кичится перед циркачом своим высоким искусством?

Саша промолчала.

Она сняла с крючка полотенце, тщательно вытерла и без того уже высохшие руки и отправилась в комнату.

Тут было тихо. Люди замерли. Висел в воздухе случайно оброненный кем-то кусочек огурца. Текущее из бутылки шампанское казалось наплывами прозрачного воска на невидимой свече.

Саша поймала себя на том, что улыбается: Слава не просто заставил их замереть. Казалось, он, как гениальный фотограф, нажал на кнопку именно в тот момент, когда картинка сложилась в композицию. Это было очень красиво.

Саша медленно пошла по дуге, как ходят обычно в музеях, рассматривая скульптуры. Слава стоял за ней в дверях — снова в дверях, словно там ему было самое место, — и улыбался.

Саша дошла до Вадима и Яны. Из-за Вадикова плеча она ясно видела, что под столом его рука приподняла Янину юбку и замерла глубоко под ней.

— Отпусти их, — сказала она Славе, но звук утонул в темном дверном проеме, а вокруг Саши уже смеялись, ели, пили, и кто-то громко рассказывал анекдот прямо ей в ухо.

2

Гости разошлись в десять, Вадим пошел провожать Яну домой. Они шли бесконечно долго, потому что Вадим все время останавливался, чтобы дотронуться до нее или поцеловать.

На дне рождения, усевшись за стол и глотнув шампанского, он вдруг расхрабрился и положил руку Яне на колено. Положил и скосил глаз, готовый тут же убрать ладонь, если ей не понравится, — и даже уверенный, что она возмутится. Но Яна молчала. Она только немного наклонилась вперед и оперлась о стол локтями, будто скрывая Вадикову ладонь от посторонних глаз.

Он касался ее весь вечер.