Книга Обскура - Режи Дескотт

Но разве она не сказала, что они больше не увидятся?.. Нет, не может быть, ему это померещилось. Зачем тогда ей было возвращаться сегодня вечером, приглашать его с собой в варьете, а потом вместе с ним идти домой пешком?.. И рассказывать о себе? Жан вспомнил, что она упоминала габонского попугая — единственное живое существо, которое по целым дням составляет ей компанию… Это ведь ему не приснилось?..

Обскура… Это имя необыкновенно ей шло. Оно было единственным ответом, который он получил на все свои расспросы, — но, может быть, оно было неким указанием на того, кто так ее называл? Как бишь его?.. Фланель?

Внезапно ему пришла в голову странная мысль — о сходстве, но не том, которое существовало между этой женщиной и Сибиллой и которое обе они разделяли с натурщицей Мане, а о том, что существовало — должно было существовать — между ним самим и этим Фланелем. Ведь получается, что оба они — любители живописи Мане (во всяком случае, им обоим нравится «Олимпия») и поклонники одного и того же типа женщин! Но все это было слишком смутно, чтобы сделать из этого какие-то определенные выводы…

Пока Жан пересекал Сену по Новому мосту, втянув голову в плечи от ветра, он почти протрезвел. В этот час река была абсолютно пуста — ни баржи, ни парусника, ни пароходика. Волны слабо плескались о сваи моста. Было ощущение, что если в них что-то упадет, то они поглотят это без единого всплеска — лишь круги разойдутся по поверхности воды.

Уже на левом берегу, идя вдоль реки по направлению к набережной Вольтера и невольно поворачивая голову всякий раз, когда на воде вспыхивал блик света, упавшего от фонаря, Жан снова почувствовал, что за ним кто-то следит. Он обернулся. На мосту, оставшемся в сотне метров позади, он заметил чей-то неподвижный силуэт. Как раз в этот момент человек зажег спичку, закуривая, и Жан разглядел подкрученные усы, котелок, похожий на его собственный, сигарету… Но черты лица с такого расстояния различить было невозможно.

Одновременно с этим Жан увидел вдалеке купол своего бывшего института… и тут же почувствовал, как его словно окатила ледяная волна: он забыл о сегодняшней премьере Сибиллы! «Путешествие месье Перришона» в театре «Гимназия»[10]… Ее первая настоящая роль на парижской сцене! Ведь Сибилла в последнее время только об этом и говорила… Он обязательно должен был прийти в театр еще до начала представления, чтобы лично подбодрить ее непосредственно перед выходом на сцену!.. А он вместо этого отправился в «Фоли-Бержер» с незнакомкой!

Вся безнравственность собственного поведения в тот же миг стала очевидна для Жана. По сути, он совершил предательство — он не мог назвать это по-другому. Пусть даже не бог весть какое серьезное — но все же предательство по отношению к Сибилле, которая всегда была безупречна по отношению к нему, всегда его поддерживала…

Жаном полностью завладели угрызения совести.

Еще одно обещание, которого он не сдержал… Подгоняемый раскаянием, он ускорил шаги — словно возвращение домой на несколько минут раньше могло что-то изменить!

Оказавшись перед домом, он попытался собраться с мыслями и решил, что нужно придумать хоть какой-нибудь предлог для своего отсутствия — например, срочный вызов, тяжелые роды… Как отреагирует на это Сибилла? Будут ли у нее какие-то способы проверить его слова? У него ведь, кажется, не запланировано было на сегодня ночное дежурство? Как же ему выкрутиться?.. Может быть, так: у него был запланирован недолгий визит, обычный рутинный осмотр беременной пациентки — и неожиданно у нее начались схватки?.. Да, это звучит правдоподобно. По крайней мере, его работа позволяет прибегать к таким уловкам… Жан почти гордился своим внезапным «озарением».

Грохот входной двери, захлопнувшейся за ним, не только разбудил его отца, но и указал его дом человеку, который и в самом деле тайно следовал за ним от самой улицы Рише.

Глава 8

Выходя из дверей «Депо»[11], Сибилла невольно вздрогнула. Это было похоже на освобождение из преисподней — по счастью, довольно быстрое. Она предпочла сделать вид, что не замечает явно нелестного взгляда полицейского, стоявшего на посту у входа, и, судорожно всхлипнув, пошла прочь. Она слишком много плакала, и слез у нее больше не осталось. Набережная перед зданием была заполнена полицейскими в униформе. Некоторые разговаривали, собравшись небольшими группами, другие вели под уздцы лошадей. Кепи, каски, усы, грубые башмаки с железными подковами… Зрелище впечатляло. Накануне она не успела почти ничего разглядеть. Но сейчас ей хотелось только одного: покинуть это место как можно быстрее и как можно дальше от него отдалиться. Забыть. С трудом прокладывая себе дорогу среди стражей порядка, она чуть не наступила в еще дымящийся лошадиный навоз и резко отшатнулась. Это движение вызвало взрывы хохота у полицейских, но Сибилла даже не обратила на них внимания. Ей было уже не до того.

Пройдя несколько десятков метров под перекрестным огнем насмешливых взглядов, жгущих ей затылок, она оказалась на мосту, раскачивающемся от резких порывов ветра. Несмотря на то, что движения ее были скованными, — всю ночь она просидела в участке в неудобной позе, — уже после первых шагов по левому берегу она почувствовала себя окрыленной. Сена, отделившая Сибиллу от ее тюремщиков, сама по себе была некой границей — пусть иллюзорной, — за которой она чувствовала себя в безопасности. Это было глупо, Сибилла это понимала — но еще никогда в жизни она не переживала такого кошмара. Больше всего на свете она хотела как можно скорее оказаться дома, но у нее не было ни единого су, так что она не могла ни нанять фиакр, ни даже воспользоваться омнибусом. Путь пешком по набережной Вольтера займет минимум четверть часа… Так или иначе, выбора у нее не было. Она пошла вдоль парапета в своих изящных вечерних туфельках, натирающих ей ноги. Мечтала она только об одном: прийти домой и принять горячую ванну, чтобы очиститься от всех перенесенных унижений.

У нее за спиной колокола собора Нотр-Дам прозвонили девять утра. Эти девять ударов отдались мрачным похоронным звоном в ее ушах. Она плотнее запахнула на плечах шаль. Сибилле было холодно. Однако наступающий день обещал быть чудесным: лучи солнца, взошедшего на безоблачном небе, уже освещали фасады домов и поблескивали в дождевых лужах. Но у нее не было сил этому порадоваться.

Город уже проснулся, на улицах царило оживление. Один за другим проезжали частные экипажи и переполненные общественные омнибусы, по реке скользили парусные лодки, небольшие пароходики, на которых также теснилось множество пассажиров, баржи с грузами. По тротуарам спешили на работу мастеровые, о чьих профессиях можно было догадаться по инструментам, которые они несли с собой, тянулись в церковь прихожане, к пристани направлялись грузчики… И никому не было дела до- одинокой молодой женщины, которая чувствовала себя столь же усталой, сколь и униженной.