Книга Живыми не брать! - Татьяна Вагнер

– Ой… а воды нет…

– Тогда хоть окно открой!

Поворачиваю затейливую задвижку и толкаю наружу две небольшие остекленные створки. Комната сразу же наполнилась шумом – конское ржание и цокот копыт, пронзительные крики Ниловны, хохот Лёшки перекрывали благожелательный голос Макария. Судя по всему, прискакал Фрол.

– Дом без хозяйкиного глаза! – глубоко вдохнул старец. – Воды и той не испить. Все оттого, что своих баб Макарий приструнить не может. Чтобы порядок был – и сила, и твердость нужны. Да и бабы у него – одно название. Дочка еще дите неразумное, а Ниловна – квочка безмозглая. Тьфу! Крикни, чтоб воды сюда принесли, и шубу мою подай – зябко мне!

Ору в окно так, что всех, кто там стоял, как ветром сдувает, затем набрасываю ему на плечи шубу и расправляю меховое великолепие:

– Почему Макарий не женится? У вас же сколько хочешь, столько раз и женись?

Феодосий поежился под мехами:

– Эх, юница, ничего-то ты про нашу жизнь еще не поняла. Не сколько хочешь женятся, а сколько любишь. У нас заведено, чтобы все полюбовно и без понуждения! Уразумела? Оно вроде похоже, да – разное. Верно, говорю, Совенок?

Лёшка как раз зашел в комнату и медленно, опасаясь расплескать, поставил на стол кувшин с водой, следом за ним вбежал Фрол. Я налила в кружку и хлюпнула туда еще приблизительно ложку лекарства. Протянула напиток Феодосию, он взял тяжелую кружку двумя руками, молча отпил и устремил невидящий взгляд в темную жидкость, как будто мог разглядеть там что-то недоступное остальным смертным. Я тоже задумалась.

Лёшка взял меня за руку и стал успокаивать:

– Аня, ты не огорчайся, ладно? Он не мучился, ему балка голову разбила. Зато прямо на правь попал, Феодосий Ильич говорит – значит, ему по судьбе так…

– Ты о ком, Лёша? – встрепенулась я.

– Про Веню вашего, – пояснил подоспевший Макарий. – Утром бревна от сгоревшего сарая разбирать заканчивали, так вытащили и голову, расплющенную балкой, и кости обгорелые. Наши-то слободские все на месте, живы и в добром здравии, так мы решили, что кто-то из путников. – Он подошел к столу, открыл нарядную деревянную коробочку и показал мне почерневшую от огня сережку. – Глянь, не его ли вещица?

Тоненькое колечко с замочком и маленькой искоркой камешка – я раз сто видела, как эта серьга поблескивает в ухе у Веника. Нет, Веник не был мне другом – мы были едва знакомы. Но мне все равно было больно – исчез еще один кусочек моего знакомого с детства, привычного мира. Чужая реальность заглатывает меня с каждым часом все глубже, как трясина, а у меня все меньше сил и желания сопротивляться. Надо уходить, уходить отсюда, все равно куда, только поскорее, пока я не превратилась в одну из них!

– Да, это серьга Вениамина. – Я поднялась и направилась к двери. – Если ко мне нет больше никаких дел, я пойду.

– Вернись! – властно приказал мне Феодосий и для убедительности ударил посохом по полу. – Хочу тебе оберег твой вернуть.

От неожиданности я остановилась и обернулась.

– Макарий, отдай ей волчью лапу, что в сарае нашли, – пусть когти себе отпилит.

Младший из старцев вытащил из той же самой коробочки крупную волчью лапу и протянул мне. Я коснулась пальцами жесткой седой шерсти, потом крупинок крови, присохших к ней: мне не привиделось в темноте, я не придумала его от страха – там действительно был волк! Волк, которого я пригвоздила к стене, а кто-то отпустил…

Запихиваю лапку в карман куртки и не могу удержаться от вопроса:

– Тот маленький темнолицый старикашка в сарае и был Меркит?

Старцы переглянулись, Макарий улыбнулся, а слепец покачал головой:

– Нет, Анюта! Самому Меркиту здесь делать нечего. Это черный дух ранжиром помельче, с его подручных, что ли…

– Но как? Как вы можете знать наверняка, если у Черного шамана много личин?

– Примета есть верная. Он любую личину примет, но эта примета на месте останется. – Слепой поманил меня к себе пальцем, и зашептал на ухо: – Наколка у него на руке выбита. Изнутри, под самым локтем рисунок черным сделан – круг, а в нем треугольник, а в треугольнике – око всевидящее. Ясно тебе?

– Да.

– Сдается, путница, ты и Мер кита пометила так, что теперь узнать его немудрено, – добавил Макарий. – Со старого времени до нас дошло, что если шаманов ледяной волк лапы лишится, то Меркит может ему новую вырастить, если не пожалеет пальца со своей руки… Только зачем тебе его приметы знать – напугалась так, что во сне видела?

– Нюта на правь идти хочет, – ответил вместо меня Лёшка. – Путь искать.

– Какой там путь? – раздосадовался Макарий. – Там нечего искать!

– Как нечего? Вы же говорите: путь отсюда – один через навь, другой – через правь…

– Настасья так говорит, мы – нет, – сурово сказал Макарий. – Нам про ту дорогу ничего не известно. Зачем вы ей дозволяете, Феодосий Ильич? Она утопнет в болоте зря!

– Разве ее удержишь? Пусть идет, нельзя запрещать человеку ошибаться. Кто ошибется, впредь умнее будет. Настасья тоже не глупее нашего. Нам, старцам, за гать ходить строго воспрещается – на то у нас договор с шаманами, и про тамошние пути-дороги нам ничего не известно – это чистая правда, Нюта. Ты лучше Фролку спрашивай. – Седовласый Феодосий отставил пустую кружку, поманил к себе правнука, вынул из-под нагромождения подушек старомодный наган, который я так неосмотрительно обронила в сарае во время драки, и отдал оружие Фролу. – Твой? Небось на гати подобрал?

Фрол виновато кивнул.

– Где ж еще…

– Сказывай!

– Что сказывать? Забрели мы туда с Власием…

– За каким таким делом?

– Просто по случайности! Смотрим – из грязи сапог торчит. Потянули, а там путник. Ясно, что давно помер, а всем видом, как живой[14]. Мы у него нашли наган, ремень с пряжкой, на пряжке звезда о пяти лучах, нож годный – складной, только одно лезвие поломано, а на руке ремешок со стекляшкой был. (Компас! – догадалась я.) Еще мешок заплечный у него со всяким инструментом и камнями разными – мы его сняли. Там и книжка рукописная лежала. Только болотной водой сильно попорченная, слова едва разобрать, только картинки всякие странные нарисованы. Потом самого его, конечно, хворостом обложили и пожгли, чтобы душа не томилась между небом и землей.

– Что вам мать на такие дела выразила?

– Да ничего. Мы рассказывать ей не стали, чтобы не обременять напрасно.

– Покажи все Анне, хоть какая с того барахла польза будет, – велел старец.

В глазах у Фрола сверкнула электрическая искорка любопытства: