Книга Падение «Вавилона» - Андрей Молчанов

— Толя? — искренне обрадовалась моя бывшая учительница и поцеловала меня в щеку. — Ну, как ты?..

Если вопрос касался текущего момента, то ответ на него прозвучал бы, думаю, для автора вопроса шокирующе, ибо, повествуя о своей армейской долюшке, я усиленно размышлял, под каким бы предлогом к себе красавицу-учительницу пригласить, тем более маман была на работе и квартира бесполезно и преступно простаивала.

— Может, посидим, по рюмке коньяка… — обтекаемо предложил я, получая из рук продавщицы пакет с апельсинами.

— С удовольствием, — с какой-то даже готовностью согласилась она. — Но я жду звонка… Так что только если ко мне… Ты как?.. Коньяк, кстати, есть…

«Ты как?» Интересный вопрос!

Не знаю, какого она ждала звонка, и был ли таковой, но последующие двое суток увольнения я всецело посвятил упоительным прелестям молодого женского тела, полностью растворившись в нем. Учительницу именовали Ксения, и этим именем следовало бы называть тайфуны.

С двухчасовым опозданием, качающийся от бессонницы, пропахший распутством и дамской парфюмерией, с криком маман в ушах: «Вот ты какой!» — я прибыл под испытующий взор своего капитана, произнеся неповинующимся, деревянным языком зазубренные словосочетания о готовности продолжить священный долг…

Комроты выразительно посмотрел на часы. Помедлив, изрек с хмурым осуждением:

— Вы… сильно отстали от занятий. Придется наверстывать. И усиленно, товарищ курсант.

— Так точно, — просипел я.

На занятиях, вдумчиво пяля глаза на принципиальную электрическую схему приемного устройства радиолучевого датчика, я видел, как из просвета в абракадабре сопротивлений, диодов и прочих полупроводников мне подмигивает лукавый женский глаз моего бывшего преподавателя.

Да, преподавателем она оказалась высочайшей квалификации, имею в виду, конечно же, не английский, тем более и общались мы с ней эти двое суток в основном междометиями…

Я безоглядно и слепо влюбился. И сознавал с каким-то обмиранием в сердце, что вот и у меня появилась та самая девушка, ждущая своего солдата. Да, пусть я был у нее далеко не первым, но к чему лицемерие, я ведь тоже не отличался, увы, целомудрием, о чем сейчас как-то даже и сожалел.

Но что те, прошлые увлечения! Так, неизбежные издержки физиологических инстинктов… И разве сравнимы они с любовью нынешней, истинной, окрыляющей, дарущей смысл бытия…

Я даже с полнейшей серьезностью воспринимал стишок из армейской газеты, опубликованный в рубрике «Литературное творчество наших воинов»:

У солдата в штанах есть заветное место,

Это место солдату дороже всего.

Это место — карман.

И в нем — фото невесты,

Что в далеком краю ожидает его.

Через три дня я почувствовал неприятное жжение при мочеиспускании.

— У вас опять сотрясение мозга? — спросила меня старуха— майор, когда я наведался в подведомственный ей департамент.

— Кажется, да, — честно и грустно ответил я.

Ознакомившись с результатами анализов, старуха сказала:

— Триппер. Я всегда была против увольнений и отпусков для лиц срочной службы. Хотя и офицеры… — Она выдержала паузу. Затем спросила тоном следственного работника прокуратуры: — Кто эта женщина?

— Я не помню.

— То есть?

— Ну, в общем, угар любви, случайная встреча…

— Вы какой-то диверсант, — обреченно сказала старуха.

На неделю я снова угодил в лазарет — в отдельный бокс, запираемый изнутри на крепкий запор.

Листая скучнейшую подшивку идейно-выдержанных журналов «На боевом посту», с лживой радужностью живописавших прелести службы во внутренних войсках, я предавался философским размышлениям о любви и ее превратностях, однако о своем педагоге вспоминал, как ученик благодарный, ибо горечь ее последнего урока компенсировалась его безусловной полезностью в плане обогащения моего жизненного опыта.

Наконец запор шумно раскрылся, и с окаменевшей от уколов задницей я пошлепал из лазарета через пустынный строевой плац в учебку.

И тотчас попал на какое-то ответственное построение роты. Выяснилось: мы передислоцируемся за город, в полевые условия, и вернемся обратно в Москву лишь на выпускные экзамены.

После переклички я наведался в канцелярию.

Сидевший за столом ротный воззрился на меня, как дачный кот на сорвавшуюся с цепи собаку, произнеся драматически дрогнувшим дискантом:

— Что еще?..

— Я перенес инфекционное заболевание, — промолвил я веско, — и теперь хотел бы предупредить о нем источник… Разрешите воспользоваться телефоном.

— И у вас еще хватает…

— На моем месте мог оказаться каждый, — справедливо заметил я. — И мой звонок социально и общественно значим. Кстати, внутренние войска обязаны охранять покой и здоровье мирного населения. Этим и продиктовано…

— Звони, сволочь, — согласился ротный со вздохом. Затем, подумав, заметил: — Тебе бы в политработники… Цены бы не было. Подумай, кстати. А вообще… вывести бы тебя в чистое поле, поставить лицом к стенке и пустить пулю в лоб! Да-да! И если хочешь что-нибудь сказать, лучше молчи! И не делай тут умное лицо, не забывай, что ты — будущий командир, между прочим!

Я набрал номер коммутатора, сообщив необходимые данные городского телефона.

Откликнулся автоответчик. Знакомым голосом моей последней учительницы: мол, сейчас возможности соединиться нет, сообщите, в чем дело…

— Это я, — сказал я сухо. — У тебя это… Ну, проверься, в общем, я только из лазарета. Пока.

Я уже хотел положить трубку на рычаги, но вдруг из пустоты, в которую я высказал свое сообщение, выплыл взволнованный мужской голос:

— Простите, а вы куда звоните?! Вернее, кому?!

Помедлив, я ответил:

— Тебе, друг.

И положил трубку.

А через час, зажав между ног закрепленный за мной «калашников», я уже трясся в затянутом брезентом кузове грузовой машины, державшей курс по широкому Ярославскому шоссе в направлении поселка Хотьково…

Уже стоял апрель, город тонул в мутной серой мороси, почернелые сугробы тянулись вдоль обочин, чумазые машины однообразным потоком обтекали наш неклюжий грузовик…

Что впереди?..

А впереди оказалось вот что: палаточный городок с полевой кухней, разбитый возле учебного макета исправительно-трудовой колонии.

Макет, сооруженный в натуральную величину, в подробностях отражал бараки, вышки, заборы, контрольно-пропускной пункт со шлагбаумом и, казалось, только и ждал своего заполнения зеками.

Под предводительством одного из командиров взводов мы совершили паломничество на этот безрадостный объект, где нам была прочитана лекция по специальности, так сказать, а после отправились устраивать свой быт в палаточные чертоги.