Книга Маска ночи - Филип Гуден

– Способности – это еще не доверие. А между пропавшей безделушкой и попыткой отравления огромная разница.

– Ну тогда с кем-нибудь еще. В Оксфорде, должно быть, полно мудрых людей, с кем вы или ваша кузина могут поговорить.

– Говорю вам, Сара не принимает свое состояние всерьез. Она скорее будет думать о своей свадьбе. Мечтать о ней.

– А когда она будет, свадьба?

– Сейчас между моей семьей и Сэдлерами ведутся переговоры. Если они окончатся к удовлетворению обеих сторон, свадьбу отпразднуют вскоре.

– Я все еще не понимаю, почему вы рассказываете мне все это. Что я могу сделать?

– Я не знаю, к кому еще обратиться, – сказала она и этим, естественно, завоевала маленький кусочек моего сердца – если не разума.

– Я всего лишь актер.

На этот раз я не добавил «простой».

– Другой член вашей труппы рассказал мне, как однажды вы помогли одной семье в Сомерсете, когда они попали в безвыходное положение, и как вы пролили свет истины на это темное дело. Говорят, что у вас это получается.

– Кто рассказал вам?

– Некто по имени Абель Глейз.

Так вот оно что! Вот о чем они с Абелем толковали у Фернов. Что ж, это была моя вина, раз я позволил себе намекнуть своему другу на то, что я несколько помог в том деле с семьей Эгейтов и смертями, случившимися в ней. Конечно, я с таким" же успехом мог обронить подробности одного или двух других загадочных дел, в которые я был вовлечен. Теперь мне воздавалось сполна за мое легкомысленное тщеславие. Если вы столкнулись с тайной, расскажите о ней Ревиллу и поглядите, как неуклюже он будет нащупывать путь к разгадке.

Мы все еще шли вдоль берега реки. Теперь я остановился, принуждая тем самым Сьюзен Констант тоже замедлить шаг, и повернулся к ней:

– Госпожа Констант, я не думаю, что вы со мной вполне откровенны.

На ее лице появилось озадаченное выражение.

– Почему нет… Николас? И вы должны называть меня Сьюзен.

На это я еще больше насторожился.

– Как бы я ни называл вас, вы не говорите мне всего. Вы боитесь за вашу кузину Сару потому, что она больна, и потому, что вы думаете, кто-то решился не допустить ее брака. Но нет никаких подтверждений тому или другому, кроме того, что она похудела и осунулась и у нее – как вы сказали? – волдыри на спине. Откуда весь этот разговор о яде и врагах?

– Вы хотите, чтобы я рассказала больше?

– Если вам есть что еще рассказать.

– Тогда слушайте и судите сами. Но если вы не поверили мне раньше, тогда еще меньше вероятности, что вы поверите мне теперь.

Она ловко вывернулась, обвинив меня в открытом недоверии, когда я всего лишь думал, что она, вероятно, вообразила себе несуществующий заговор и врагов, – но я не протестовал. Вместо этого я ждал. Избегая смотреть мне в глаза, Сьюзен глядела на быстро текущие воды Исиды.

– За городскими стенами недавно умерла женщина – на ферме, недалеко от земель Константов.

– Отравлена? – спросил я.

– Возможно. – Сьюзен проигнорировала легкую тень насмешки в моем замечании. – Но она уже была довольно стара и готова умереть.

– Вы знали ее?

– Все знали старую матушку Моррисон. Она и ее семья всегда арендовали землю у Константов. Но послушайте, это не важно. В тот день, когда она умерла, я прогуливалась неподалеку от того дома. Стояла прекрасная погода, и я вышла из дому рано, так как не смогла уснуть. Птицы песней возвещали весну. Небо было чистое.

Она отвернулась от реки и внезапно схватила меня за плечо.

– А потом вдруг появилась фигура, пересекавшая тропинку прямо передо мной. Я видела кого-то.

– Что за фигура?

– Она была одета в черное. Что-то вроде бесформенного черного плаща или покрывала. Она, казалось, высасывала свет из всего вокруг, так что везде, где она проходила, оставалось мертвое, темное место. Сьюзен сильнее сжала мое плечо.

– Она несла тонкую длинную палку – держала ее перед собой, как будто ощупывала ею землю.

Сьюзен не нужно было так крепко держать мою руку. Ее рассказ поглотил все мое внимание.

– В такое прекрасное утро увидеть на своем пути такое чудовище! Как будто осколок ночи… Но это было еще не самое худшее. Самым ужасным была его голова. У него была голова птицы, вся укутанная черным. У него был хобот – он торчал как толстый клюв, как будто оно только что набило свою пасть до отказа. И у него были глаза, стеклянные глаза, злые круглые глаза, поглощавшие сверкание утреннего солнца.

Рассказывая мне все это, Сьюзен Констант не смотрела на меня – она как будто обратилась внутрь себя самой, вспоминая свое видение птичьей фигуры.

– Оно не смотрело по сторонам, но двигалось поперек моей тропинки, на расстоянии двух вытянутых рук от меня, самое большее трех.

– Оно вас не видело? – спросил я, стараясь сдержать дрожь в голосе.

– Слава богу, оно не могло этого сделать. Оно было нацелено на другое дело. Оно проскользило мимо и растворилось среди деревьев и кустов, растущих у тропинки. Я не хотела поворачивать голову и смотреть, как оно исчезает в лесу.

– Вы уверены в том, что видели?

– Я чувствовала, как оно проходит мимо, – ответила она. – Когда оно прошло передо мной, я ощутила движение воздуха. И у него был запах, затхлый, мертвый запах. Затем я слышала шум от тела, двигавшегося между ветвей, легкий шум, шелест. Это не был бесплотный дух. Мне не привиделась эта тварь. Я уверена.

Сьюзен вздрогнула. Казалось, она приходила в себя. Она посмотрела вниз, на свою руку, по-прежнему сжимавшую мое плечо. Она даже сумела выдавить из себя подобие улыбки.

– Вот… Николас. Я говорила, что теперь еще меньше шансов, что вы поверите мне.

– Но я вам верю.

Я не сказал, что фигура, которую она описала, была такая же, в точности такая, как те, что я мельком видел на окраинной улице в свою первую ночь в Оксфорде. Фигура, облаченная в черное, с головой, похожей на птичью, держащая перед собой трость – щуп или щупальце насекомого. Я заметил несколько таких чудовищ ночью, в то время как госпожа Констант увидала одно при свете дня. Могло ли быть хоть какое-то сомнение, что мы, по отдельности, стали свидетелями одного и того же… явления?

Возможно, воодушевленная тем, что я не отмахнулся от ее истории сразу же, Сьюзен продолжала:

– Я стояла там – не знаю, как долго. Наверно, я боялась двигаться с места, а также боялась, что оно вернется, и, поглощенная одним и другим страхом, я ничего не делала. Солнце сияло, насекомые жужжали над моей головой. А потом я услышала жуткий крик со стороны того дома, где живет матушка Моррисон, то есть где она жила, и это, наверно, привело меня в чувство, потому что в следующий момент я бежала – не к дому, но от него. Я бежала и бежала, пока не оказалась у себя…