Книга Расплата за ложь - Михаил Черненок

— Конечно, судьба, — согласился Голубев. — Кому суждено быть повешенным, тот не утонет.

— Не ворожите… — кукольное круглое личико Весниной побледнело. — Разве я виновата, что не погибла?

— Пословица такая, — успокоил Слава и сразу спросил: — А сотрудники милиции часто в «Марианне» бывают?

— Из ментов один участковый Толик Кухнин у нас постоянно пасется. То жвачку для своих грызунов выпросит, то шоколадку или пригоршню конфет.

— С кем он больше всего контачит?

— Со всеми одинаково. Даже со мной заигрывает, а я там пятое колесо в телеге.

— Не обижает?

— Как сказать… Для понта иногда построжится, мол, покупатели жалуются, что обсчитываете. Девчонки прикинутся овечками, глазки ему построят, Кухнин и расплывется от уха до уха. Жанна над ним подтрунивает: «Толик, зачем ты нищету плодишь? Ради чего столько гавриков наковал?» А он, жеребец, ржет: «Жанночка, мне очень нравится кузнечная работа. Это мое хобби. Хочешь, я и тебе сынулю задарма откую?» Жанна в ответ: «Для меня кузнецы — не тот уровень. Предпочитаю иметь дело с интеллигентами».

— Много у нее этих, «интеллигентов»?

— Не знаю. Может, в Новосибирске и есть, а тут Жанна строго себя ведет. И нам постоянно наказывает, чтобы не увлекались. Мол, пойдут о вас разговорчики, а это может отразиться на престиже «Марианны». Для нее престиж магазина — превыше всего.

— Значит, монахинями живете?

Веснина кокетливо повела глазами:

— Вам прямо все до ниточки надо рассказать и показать? Нормально живем, как вся нынешняя молодежь живет.

— Почему замуж не выходите?

— За кого сейчас выходить? Кругом одни алкаши.

— Ну, Настенька, ты не права. Есть у нас и «крутые» мальчики, умеющие пить в меру.

— Тунеядцы. Работать не хотят, а «бабки» обожают. С таким свяжись — передачки в зону таскать надоест. На фиг такое счастье.

— А тебе какое надо?

— Такое, какое имею. Живу свободной птицей, никому ничего не должна и мне никто ничо не должен.

— Выходит, ты счастливая?

— Вполне.

— Разбогатеть, как Жанна Мерцалова, не хочешь?

Веснина крутнула головой:

— Нека, не хочу.

— Почему?

— Вы бы посмотрели, как Жанна каждый божий день урабатывается. Самые дубовые Иванушки-дурачки так не ломают горб. «Лимонов», конечно, у Жанны хоть отбавляй, да какой от них толк. У нее же личная жизнь — не жизнь, а чумная тусовка до соленого пота.

— Без труда, Настенька, не вытащишь и рыбку из пруда. Миллионы заработать — тем более.

— Ну и пусть зарабатывают те, кому это нравится. На фиг мне много денег, от них одна боль.

— Надо ломать голову, куда истратить?..

— При теперешних ценах можно за час расфуговать сколько угодно.

— Тогда, в чем же боль?

— В шляпе, а шляпа на папе — и так далее… — с усмешкой ответила Настя.

Чем дольше Голубев разговаривал с Весниной, тем больше убеждался, что она из той категории молодых людей, которые предпочитают деньги получать, но не зарабатывать. Умом Настя явно не блистала и старательно пыталась скрыть это под маской почти детского равнодушия. Порою, словно бездарная актриса, Веснина даже переигрывала, и тогда ее напускной инфантилизм походил на откровенную глупость. Кукольное личико Насти почти не отражало эмоций. Всего несколько раз оно становилось испуганным, когда разговор касался смерти Майи Шелковниковой. Но и при этом, как показалось Голубеву, пугало Настю не то, что погибла Майя, а что она сама лишь по чистой случайности избежала страшной участи.

О своих сожительницах по дому Веснина рассказывать не захотела. На просьбу Голубева охарактеризовать их в моральном плане ответила лаконично: «Нормальные девки, без закидонов. Живем одной семьей. Чем занимались в Новосибирске и с кем дружили? Фиг их знает. Я не любопытная».

Завершая разговор, Слава на всякий случай заглянул в «девичью спальню». В небольшой чистой комнате стояли три кровати с аккуратно прибранными постелями. Возле них на полу — маленькие пушистые коврики. На двух, составленных рядом тумбочках, красовались японский телевизор и видеомагнитофон. На стенах — календари-плакаты с обнаженными до пояса культуристами. Одну из стен полностью загораживал импортный платяной шкаф. На его ручке висела гитара.

На этом Голубев и попрощался с Настей. Едва он вышел на крыльцо, за дверью тотчас звякнул крючок.

Глава 6

Приземистый и пухлый, словно колобок, ветеран Купчик сидел за обеденным столом с ополовиненной бутылкой «Амаретто» и, поглаживая лысую, как бильярдный шар голову, блаженно смотрел в окно. Увидев приближающегося к дому Голубева, он будто спружинивший мячик вскочил с табуретки, быстро спрятал бутылку за оконную штору и, вытянувшись по стойке смирно, уставился посоловелыми глазами на дверь. Не успел Слава перешагнуть порог, старик невероятно громким для небольшой фигуры голосом рявкнул:

— Здрав-желаю, ваш-бродие!

— Привет, Пимен Карпыч, — улыбнулся Слава. — Не стареют душой ветераны?

— Никак нет, Вячеслав Дмитрич! Живем, хлеб жуем, да заграничное вино попиваем, — прошепелявил Купчик.

— Водку — бросил?

— С прошлого года, как ты помирил меня с жинкой прекратил употреблять эту гадость. Дуреешь от нее балда-балдой, и язву желудка, врачи говорят, можно нажить запросто, — Купчик широким жестом показал на стол. — Милости прошу к моему шалашу хлебать лапшу. Давно, сыщик, ты у меня не гостевал. По такому важному случаю можно отказаться от чая и чекалдыкнуть по рюмашке. Имею в заначке такой черемуховый ликерчик — пальцы оближешь! Хочешь, угощу?..

— Спасибо, Карпыч, — усаживаясь на табуретку возле окна, сказал Голубев. — Пришел я по серьезному делу.

— Хорошее вино делу не помеха. Телевизор глядишь?

— Иногда.

— Гляди почаще. Там, бывает, и умное говорят. Вот на днях изречение старинного мудреца Авиценны передавали в том смысле, что вино — друг трезвому и враг — пьяному. Мы с тобой в данный момент не окосевшие. Давай подружимся с «Амареттой»!..

— Чтобы окосеть?

— Не, установим жесткий регламент. У меня в запасе всего полбутылки. Это на двоих — слону дробина.

Из прошлого общения с Купчиком Слава знал, что остановить словоохотливого старика можно только неожиданностью, поэтому решил сразу, как говорится, взять быка за рога.

— Карпыч, ты сегодня трезвый прокурору звонил? — сделав ударение на слове «трезвый», спросил он.

Купчик захлопал белесыми ресницами:

— Не понял, Дмитрич… Прокурор мне не брат и не сват. Насчет чего стал бы я ему звонить?