Книга Оруженосец - Олег Верещагин

Но тут же Пашка внутренне окаменел, как от заморозки. А заморозила его одна простая мысль: он-то руки вывернет. А дальше… а ведь дальше надо будет помочь освободиться остальным. Иначе он… кто?!

А они тебе кто, взбунтовалось что-то внутри — с подвизгом взбунтовалось! Получится — беги со всех ног и…

Он опять встретился глазами с Туннасом, который, тоже явно повеселев, со вкусом вылизывал миску. И тот, высунув из миски нос, подмигнул Пашке.

* * *

Ну что ж… Хорошо было уже и то, что миски мыть досталось не Пашке — его, как видно расковывать снова поопасались. Пустячок, а приятно. Плохо то, что опять пришлось идти, и, хотя ветер улёгся, верхом натянуло тучи, и из них начал сеяться холодный дождь. Орки были вроде бы как даже довольны, хотя от них и их волков понесло мокрой вонью. Волки воняли намного приятней… Да и спать хотелось, глаза слипались.

«Ох заболею, — подумал Пашка, переставляя ноги, которые опять начали коченеть. — Точно теперь заболею, а что тогда? Аспирином поить не будут и даже мёда наверняка пожалеют. Куда мы тащимся-то?!»

От невозможности просто поговорить с кем-нибудь Пашка добавочно бесился. И как-то даже не сразу сообразил, что они подходят к лесу, а под ногами — утоптанная дорога, хотя и размокшая, но явная, прорезанная тут и там следами телег и конских копыт. Холодная грязь, похожая на мерзкое мыло, оказалась такой же скользкой, Пашка несколько раз чудом сохранил равновесие, а в колонне двое или трое падали и быстро поднимались.

Через полчаса после начала дождя они миновали то, что издалека казалось грядой холмов. Вблизи Пашка понял — это не холмы, а вал. Старинный вал, тянувшийся на восток и запад, сколько хватало взгляда. Через равные промежутки на «холмах» были видны почти сровненные с землёй серые каменные кольца — руины сторожевых башен… Между двух таких — в лощину, которая когда-то была, наверное, проёмом ворот, — колонна и прошла.

— Angmar. — Обернувшись, Туннас кивнул назад, на север. — Rhudaur. — Он качнул головой вперёд…

…В лес колонна вошла ещё через пару часов, торопясь укрыться от дождя. Мальчишка почти позабыл о том, что с ним случилось, о холоде, мокрой насквозь одежде, закоченевших ногах и оковах, которые стёрли запястья до крови.

Лес был грандиозен. По сторонам от дороги строем стояли сосны — в три-четыре обхвата, с красно-коричневой трещиноватой корой, вознёсшие на дикую просто высоту компактные вечнозелёные кроны (минус — в грязи на дороге было полно иголок, острых, как настоящие иголки). В подлеске густо рос можжевельник. Дух стоял — смесь весенней сосны и весеннего же можжевелового аромата. Показалось, что даже стало теплее. И просто-таки не верилось, что в сотне шагов отсюда — мокрая тундра и чёрные холодные скалы, под которыми живут орки. Жаль, что восхищения хватило ненадолго — вернулись боль в руках, рту и спине, холод, сырость, и Пашка почувствовал себя очень несчастным. Просто до предела. Впрочем… он вдруг усмехнулся. Он уже не раз за короткое время пребывания тут думал: ну, всё плохо, дальше и хуже некуда! И каждый раз оказывалось — очень даже есть куда. Странным образом эта мысль немного утешила. Пашка даже стал вспоминать карту из книжки. Но не мог её вспомнить — и сбился на недоумённые размышления о том, что всё-таки произошло нечто совершенно невозможное. Можно попасть в иное время, иное пространство, на иную планету — предположим! Чёрт с ним, с разумом!!! Но в книжку?!. Это уж совсем запредельное…

А дорога между тем оживилась. Пару раз навстречу проскочили верховые, потом минут пять навстречу же тянулся обоз — запряженные философского вида битюгами большие возы с закрытой дерюгой поклажей, на которых сидели нахохлившиеся мужики в плащах. Потом ещё один отряд — пеший — уже обогнал рабов. Человек сто, не меньше, почти все — рыжеголовые, с косами на висках, шагали вразброд, но бодренько, следом за мотающимся на древке значком, похожим на римский легионный, только на полотнище синего цвета был изображён золотой боевой топор. За плечами воины несли кожаные мешки, щиты в чехлах, копья… На ходу они перекликались с едущими в голове колонны рабов всадниками — и Пашка мог поклясться, что голоса были насмешливые. Конвоиры-люди отмалчивались. «А ведь, похоже, — подумал Пашка, — им не очень-то по душе эта роль — конвоиров… Даже морды спрятали».

Туннас опять что-то сказал, кивая вслед воинам. Пашка вздохнул:

— Эх, не понимаю… А то бы спросил, скоро ли придём…

Дождь между тем перестал, и над деревьями расчистилось небо, появилось солнце. У Пашки возникла ещё одна проблема — всё сильней хотелось в сортир обеими способами. А что-то подсказывало: вряд ли из-за этого станут останавливаться. Почему-то невозможность такого элементарного дела, то, что он и тут зависит от чужой воли, мальчишку обозлила донельзя. Кроме того, желание становилось довольно-таки мучительным. И орки, и их волки решали эту проблему, не останавливаясь, но это вызывало лишь отвращение, а не желание последовать их примеру.

Пашка уже начал изводиться всерьёз, когда вдруг потянуло в ещё сыром воздухе дымом, потом послышались собачий лай и людские голоса, справа резко, сразу началась росчисть, на которой что-то делали люди — десятка три, а за нею поднимались дымки над какими-то строениями. От дороги стремглав улепётывали к работающим в поле дети, штук десять — бежали и вопили. К тому времени, когда колонна подошла к деревне, навстречу уже вышло не меньше дюжины мужчин — с большими топорами и копьями, снабжёнными широкими наконечниками. Их возглавлял здоровенный старик… или просто седой, потому что никаких других признаков старости заметно в нём не было, и жест длинной узловатой руки, украшенной золотыми браслетами (седой был гол по пояс), выглядел королевски-повелительным.

Колонна остановилась. Пузатый «босс», как окрестил Пашка начальника конвоя, спешился и заговорил с седым. Остальные разглядывали конвой хмуро и напряжённо. Пашка заметил, что в поле все побросали работу, а убежавшие было дети подошли почти вплотную. Они были только в цветастых клетчатых рубахах — черно-белых, — не сразу поймёшь, где мальчишки, где девчонки; все лохматые, рыжие, длинноволосые, чудовищно грязные, но с живыми, ясными глазами — любопытными, немного испуганными и явственно жалеющими. Заметил Пашка и то, что орочий конвой старается держаться как можно ближе к рабам и подальше от местных людей. Орки не галдели, не задирались и вообще вели себя тихо.

Седой тем временем именно на орков пару раз и показал, а потом, когда толстяк что-то стал возражать, отмахнул рукой — как мечом рубанул. И толстяк тоже махнул рукой, но с досадливо-согласным видом, а потом отдал короткую команду — и волчьи всадники порысили дальше по дороге. Следом пошли полдюжины местных мужчин. Остальные окружили рабов, и колонна снова двинулась. Седой прикрикнул и на детей, и на работников в поле, а сам пошёл рядом со спешившимися конвоирами-людьми.

Кряжистый молодой бородач из местных, занявший место рядом с Пашкой, хмуро посматривал на мальчишку, качал копьём, потом крикнул в голову:

— Hay, wir strappa sveyni? Im dennat tarkan, im'sta yothejd… Tennka yearn torra mitr, tok hyllda![22]