Книга Вкус желания - Беверли Кендалл

И все же ее положение в этом доме было неясным: то ли гостья, то ли служанка — будто королеву заставили зарабатывать себе на хлеб насущный с полного одобрения короля. По правде говоря, ее положение было едва ли лучше положения тех, кто ее обслуживал.

Ускорив шаги, Амелия сделала последний поворот перед еще одним долгим переходом по коридору, ведущему в библиотеку, прошла мимо бильярдной, миновала библиотеку и еще с полдюжины слуг и, наконец, оказалась перед дверью в кабинет. Она смотрела на двустворчатые нарядные дубовые двери со смешанным чувством неодобрения и тревоги.

Разгневан ли он? — гадала она. Или, если выразиться точнее, насколько разгневан? Во всяком случае, в этом отношении ее совесть чиста. Ведь она проспала не намеренно. Однако это не значит, что он ей поверит, если бы, конечно, она стала оправдываться. Впрочем, длительность ее пребывания здесь давала ему огромную возможность подвергать её пыткам и делать несчастной. Она еще не представляла меры этих пыток и несчастья, но мысленно поклялась, что разделит с ним это бремя.

Несмотря на внутреннюю уверенность, когда Амелия дважды постучала в дверь короткими ударами, она почувствовала спазмы в животе. Этот жест вежливости был скорее продиктован желанием, чтобы он узнал, что она пришла, чем намерением получить право войти.

Расправив плечи и высоко вскинув подбородок, Амелия набрала полную грудь воздуха, готовясь неохотно принести извинения. Человек, который должен был их принять, сидел за письменным столом красного дерева, склонив голову над книгой в синем кожаном переплете, которую она сочла бухгалтерским гроссбухом. Вокруг него громоздились горы бумаг, занимая почти каждый квадратный дюйм поверхности стола.

Она нерешительно сделала несколько шагов от двери, ожидая, что он даст знать, что заметил ее. Тишину нарушали только шелест бумаг да ритмичное тиканье часов на стеклянной подставке.

Настоящий джентльмен уже поднялся бы на ноги. Прошло полдюжины секунд. Человек должен был хотя бы взглянуть на нее. Истекло еще несколько секунд.

Только невоспитанный негодяй может вести себя так, как он.

Виконт не двигался с места. У нее возникло желание кашлянуть, но ей мешала гордость — это было бы знаком отчаяния. «Посмотри на меня», — мысленно молила она его. По правде говоря, она бы не имела ничего против, если бы он не замечал ее. Но ведь она здесь по его распоряжению!

С каждой секундой этого стояния спина ее деревенела все больше, а дыхание становилось все глубже. Прошло полминуты, и она поняла, что приготовленное ею извинение никогда не будет произнесено. По истечении минуты она почувствовала, что даже средневековые пыточные приспособления не заставили бы ее произнести его.

Часы пробили половину.

«Право же, хватит! Достаточно!»

Она повернулась и направилась к двери.

— Сядьте!

Голое прорезал воздух, как лезвие. Амелия остановилась, не закончив шага. Ее правая нога находилась в нескольких дюймах от двери. Какую-то долю секунды она не двигалась, взвешивая в уме последствия открытого вызова. Решение было принято очень быстро: шум, который это вызвало бы, не стоил затраченных усилий. Стремительно повернувшись к нему, она заметила, что поза его не изменилась, голова все еще склонена над гроссбухом и пряди волос сверкают золотом под лучами солнца.

— Я так поняла, что вы во мне не нуждаетесь.

— Сядьте! — повторил он резким тоном и, не глядя на нее, небрежно указал на стул напротив себя.

Амелия прикусила губу и сжала руки, стараясь успокоиться. Напоминая себе, что скоро уедет отсюда, она неохотно сделала несколько шагов к указанному им стулу. Он медленно поднял голову и обратил к ней столь внимательный и пристальный взгляд, какого ей еще не доводилось видеть. Она поспешила опустить глаза и посмотрела на его одежду. Ее не удивило, что он оказался в одной рубашке и что ворот ее был расстегнут, позволяя видеть волосы на груди. Амелия отвела взгляд от его груди и снова посмотрела ему в лицо.

— Надеюсь, вы нашли удовлетворительными здешние условия, — проговорил виконт, откинувшись на спинку стула и лениво оглядывая ее.

При этом его взгляд надолго задержался на ее груди.

— Я нахожу ваш взгляд оскорбительным, милорд.

Жар, медленно охватывающий ее живот, она приписала голоду.

Ее упрек никоим образом не подействовал на него, и он продолжал все также пристально ее разглядывать. Похоже, это его забавляло. На его лице появилась улыбка, а взгляд медленно поднялся выше, и теперь он смотрел ей в глаза.

— Вас это смущает? Я думал, вы давно привыкли к восхищенным мужским взглядам.

Его тон был дерзким и никак не соответствовал невинному взгляду.

Он счел лестным для себя то, что его взгляд мог вызвать в ней что-то, кроме негодования. Джентльмены уже много лет смотрели на нее. Она привыкла к постоянному вниманию и мужским взглядам. Но в данном случае Амелия отлично понимала: он делал это с единственной целью — смутить ее, потому что она так же не нравилась ему, как и он ей.

— Я предпочла бы, милорд, чтобы вы оставили эти игры. В конце концов, это не принесет ни одному из нас ничего, кроме неприятностей.

Он высоко поднял брови, продолжая улыбаться:

— Неприятностей? С какой стати? Я просто отдал должное вашей внешности, но, как я догадываюсь, вы и сами отлично знаете, чего она стоит и что она может увести с пути истинного даже монаха.

Несмотря на отчаянные усилия Амелии не обращать внимания на его комплименты. Она почувствовала, как лицо ее вспыхнуло. Комплимент от любого другого мужчины прозвучал бы сухо и походил на черствый хлеб недельной давности. Но из уст виконта текли слова, полные поэзии.

— Но вам не следует думать, что у меня есть на вас планы. Мои вкусы всегда заставляли меня склоняться к женщинам с горячей кровью. Как ни приятна для глаз внешняя красота, ее недостаточно, чтобы завладеть моим вниманием. Важно еще иметь добрый нрав, а вы, Принцесса, к моему прискорбию, им не обладаете.

В его поэтической речи появился диссонанс, лишивший ее способности двигаться и говорить. Но тотчас же непристойность подобной оценки вызвала в ней вспышку гнева. Позже она, вероятно, пожалела бы о дерзости своего ответа, но слова вырвались прежде, чем она успела подумать, потому что ее охватила неконтролируемая ярость:

— И я слышу это от человека, не способного удерживать на должном месте штаны минутой дольше, чем пастору закончить читать свою проповедь?

Уголки его рта приподнялись в медлительной улыбке, подстегнув ее к дальнейшей язвительности.

— И потому, милорд, избавьте меня от сомнительной чести быть выделенной мужчиной, несомненно, известным всем шлюхам Лондона.

Как только она произнесла эти ядовитые слова, ей тотчас же пришло в голову: от ее спокойствия и душевного равновесия ничего не осталось. Клятва, данная самой себе, — она не позволит ему видеть ее малейшую слабость — оказалась сметенной порывом обжигающего гнева.