Книга Новый американский молитвенник - Люциус Шепард

— Ого! — сказала она. — Похоже, страсти накаляются.

Мы были в небольшом конференц-зале с кафедрой, десятью-двенадцатью рядами стульев напротив и тускло-красными драпировками на стенах. Я сел и сказал:

— Что это за чертовщина такая?

— Голос Нового Аморализма. — Сью села на соседний стул и начала запихивать вещи — блокнот для заметок, магнитофон, исписанные листы бумаги, карандаш — в сумку. — Я тут работала, как вдруг услышала весь этот шум и гам. Тебе повезло. Они уже догоняли. — Она вытащила из сумки пачку сигарет. — Не думаю, что здесь разрешено курить, ну да и черт с ними.

Она протянула мне пачку, щелкнула зажигалкой, прикурила, дала прикурить мне и тут же начала расхаживать взад-вперед по залу, выдыхая маленькие дымные облачка. Девушка Динамо-машина. Толпа снаружи ворчала и время от времени дергала ручку двери.

Сью перестала шагать и остановилась на возвышении лицом ко мне. На ней был серо-зеленый твидовый пиджак, серые брюки и свободная белая блузка — одежда, которая скрывала ее стройную фигуру и придавала ей бесполый вид. Ее светло-рыжие волосы были стянуты в пучок на затылке, а лицо покрывал такой искусный макияж, что я никогда не мог понять, то ли передо мной хорошенькая женщина, которая, желая показаться холодной и неприступной как партнерам, так и конкурентам по бизнесу, носит маску из пудры и краски, то ли за этой тщательно воссозданной иллюзией красоты в действительности скрывается уродливая ведьма.

— Как держишься? — спросила она, кладя локти на кафедру.

Я ткнул сигаретой в сторону двери:

— Не больно-то мне нравится такое дерьмо.

— Скоро вернешься в Першинг. И все покажется тебе… — она обаятельно улыбнулась, — далеким, как апокалипсис.

— Тереза говорит, дома тоже все вышло из-под контроля.

— Помнится, ты говорил, что Першинг похож на застоявшийся пруд, так что встряска-другая ему не повредит. — И тут же постучала себя по голове, как будто в наказание. — Совсем забыла. Мы тут устраиваем кое-что в номере после лекции. Так, несколько важных гостей.

— Важных, — тупо повторил я. — И насколько важных?

— Несколько газетчиков и телевизионщики. Один из «Чикагских медведей». Не помню, кто именно. Но очень милый. Клянется, что «Молитвенник» просто перевернул его игру. Роджер Эберт[22]тоже придет.

— Эберт? Господи Иисусе, вот кого я ненавижу! Поклонник всех дерьмовых фильмов на свете! — Я стряхнул пепел с сигареты прямо на пол. — Будь я киношкой, то наверняка бы ему понравился.

— Вардлин, ради бога! Только не сойди с ума, как раз когда миллион долларов вот-вот упадет тебе в карман!

— С чего мне сходить, когда я и так уже сумасшедший.

— Ну так держи хвост пистолетом! — Она пошарила глазами по залу, ища, куда бы девать сигарету, ничего не нашла и загасила ее сбоку о кафедру. — Хоть бы Джин поскорее пришла, — сказала она, имея в виду моего пресс-агента Джин Сингер. — Нам с ней до начала вечеринки еще кучу всего надо успеть.

— Жирный, тупой долбаный эльф!

— Это ты все про Роджера Эберта? Чем он тебе так не угодил?

— Так сразу и не скажешь. Глупо, сам знаю.

Она ждала, когда я продолжу.

— Просто, пока я сидел, он был для меня чем-то вроде бога, — сказал я. — Я серьезно считал его великим критиком и поэтому составлял список фильмов, которые он рекомендовал. И вот я вышел, посмотрел их все до одного, и они все оказались дерьмом! Все без исключения, понимаешь!

— О вкусах не спорят.

— И почему я сразу его не раскусил! — продолжал я. — Вот, например, один из его любимых фильмов… там еще снималась девчонка, которая играет Баффи, помнишь? Ну, про волшебного краба.[23]Только тот, кому хорошо заплатили, может хвалить эту лабуду. Или у него вместо мозгов белка в колесе.

— Говорят, в общении он милашка.

— Если бы какой-нибудь зэк опустил меня так, как это сделал он, я бы ему накостылял. Понимаешь, я на него вроде как рассчитывал. Мечтал, как выйду на свободу и посмотрю все крутые фильмы, о которых писал Роджер. Но стоило мне начать смотреть, как мне сразу же захотелось напинать его жирную задницу. И до сих пор хочется.

Сью подбоченилась:

— Так ты будешь вести себя прилично сегодня вечером или нет?

— А когда я вел себя неприлично?

— Никогда. Но я чую назревающий бунт. А завтра у нас Ларри Кинг.[24]Поэтому неплохо было бы перенести мордобой на потом.

В дверь громко постучали. Все еще напуганный, точно едва ушедший от погони лис, я обернулся на стук.

— Я открою.

Сью шагнула к двери и приоткрыла маленькую щелочку. Гул за дверью мгновенно усилился. Я слышал, как она велела кому-то прислать охрану в коридор, потом сказала:

— Подождите минутку, — и прикрыла дверь. Затем подошла ко мне, озадаченная. — Джин привела человека, который заявляет, что он твой отец.

Мои связи с семьей отошли в область преданий так давно, что теперь сама мысль об отце, стоящем за дверью на расстоянии всего нескольких шагов от меня, вызвала даже не удивление, а куда более слабую эмоцию, — нечто подобное чувствуешь, когда какой-нибудь банальный предмет, вроде пуговицы или шара для боулинга, который ты считал безвозвратно потерянным, вдруг обнаруживается в совершенно неожиданном месте.

— Хочешь с ним поговорить? — спросила Сью.

— Только этого мне сегодня и не хватало, — ответил я.

— Так да или нет?

— Сам не знаю.

Она явно не знала, на что решиться.

— Ладно, веди его, — сказал я. — Только сама не уходи. Наша семейная встреча наверняка будет предельно краткой.

Она открыла дверь, и я увидел его. Моего отца. Он был в замасленной автомобильной куртке с воротником из кожзаменителя, а в руках крутил видавшую виды бейсбольную кепку с надписью «Морские ястребы». Двадцать с лишним лет не прошли для него бесследно. Волосы у него поседели, и даже кожа стала серой, как бывает у фабричных рабочих со стажем. Грудь впала, зато обозначилось пивное брюшко. Ноги отощали. Но физиономия висельника с тяжелой челюстью осталась прежней, — ни морщины, ни многочисленные пигментные пятна не в силах были скрыть отпечатка угрюмой души. Шаркающей походкой он приблизился ко мне, стыдливо, точно стесняясь, пробормотал: «Вардлин», слабо пожал мне руку и отступил назад. На меня вдруг накатило неприятное ощущение дежавю.