Книга Восход черного солнца - Михаил Серегин

Он ушел, Катя была благодарна своему спасителю за то, что он ее подвез. Но вот про лес говорить было совсем не обязательно.

– Что на этот раз? – накинулась мать. – Ты понимаешь, что ты меня в гроб загонишь?

– Я сама одной ногой в могиле, – проговорила дочь, глядя прямо перед собой. – У меня немного село зрение, и я заблудилась в лесу. Вот, ногу подвернула. Надо бы нам съездить в больницу…

– Все! – истерически выкрикивала мать. – Никуда не пойдешь! Никуда ходить не будешь! Будешь дома учиться! Не выпущу за порог, сколько ни проси! Гулять – только на балконе!

– Да, – проговорила Катя, – всю жизнь проведу в четырех стенах. Только чтобы с моей мамочкой все было в порядке.

Она поднялась и заковыляла в ванную.

– Тебе нельзя париться! – взвизгнула Вера Сергеевна.

– Но помыться-то я должна! Сейчас влезу в ванну и посижу немного в теплой воде. – Катя закашлялась.

– Да ты еще и простыла!

– Простыла, комары покусали, – пожаловалась дочь. – Что же мне теперь, помирать, что ли? Сейчас вымоюсь, и мы поедем в больницу.

– Да куда же я с тобой поеду? Я лучше «Скорую» вызову.

– Вызывай «Скорую», – безразлично ответила дочь, залезая в ванну.

Стопа болела уже не так сильно, только здорово опухла. И все же, как только первые водяные струи коснулись измученного тела, Кате стало намного легче. Она с удовольствием смывала с себя всю грязь, которая налипла к ней за последние сутки.

– Странный ты человек, – бормотала она. – Другая на твоем месте давно бы повесилась, а ты все телепаешься, живешь. Мать часто говорила, что во мне многое от отца.

Отец умер молодым, когда Кате было всего три года. Он зарабатывал на жизнь тем, что добывал газ в заволжских степях. Две недели проводил дома, две недели – на вышках. Мать редко вспоминала о нем. Но если уж начинала говорить – то только хорошее. И много-много раз повторяла дочери, что такого упрямого и цельного человека она не встречала больше за всю свою жизнь.

Неделя шла за неделей, Катя опять сидела дома. Постепенно к ней возвращалось зрение. На вопросы матери о том, что же все-таки произошло, девушка отмалчивалась или откровенно врала. Вера Сергеевна, поняв, что дочь ничего больше ей не скажет, перестала мучить ее одними и теми же вопросами. Она надеялась, что рано или поздно Катерина сама поделится и все расскажет.

Но Катя и не собиралась жаловаться. Каждый день она думала лишь о том, как отомстить всем этим уродам, которые превратили ее жизнь в ад. Если бы она хотела, чтобы этим делом занималась милиция, то, конечно, рассказала бы все матери. И тогда опять бы пришел бы этот мент по фамилии Упеков и стал расспрашивать ее. В результате дело снова застопорилось бы. Милиция никогда не добралась бы до тех подонков, что надругались над ней, потому что эти типы слишком богаты и ничего не боятся. Негодяи уверены, что могут безнаказанно творить все, что захотят.

В доме Веры Сергеевны стал частенько бывать председатель колхоза Иван Павлович. Обычно он приносил еду, о чем-то долго разговаривал с матерью на кухне, и после этих бесед настроение у Веры Сергеевны становилось намного лучше. Катя даже как-то намекнула на их свадьбу. К этому времени уже выяснилось, что у Катиного спасителя давно уже не было семьи, а про жену и двоих детей он говорил, чтобы просто закрыть все вопросы, касающиеся его личности.

Катя не раз просила Веру Сергеевну описать ей в подробности человека, который в последний раз привез ее домой. Мать отвечала, что это мужчина в годах, небольшого роста с большим животом. Одет весьма прилично. Машина – «Жигули» последней модели.

Вскоре правый глаз стал видеть намного лучше. Катя могла даже читать газеты и смотреть телевизор, при условии, что вставляла контактную линзу.

После месяца заточения Иван Павлович уговорил ее показаться профессору Лебедеву. Пессимистических выводов врач не сделал, но по его тону Катя поняла: о том, чтобы видеть двумя глазами, ей придется забыть. К тому же доктор сразу понял, что причиной нового резкого ухудшения зрения был сильный удар или падение. Но на вопросы, связанные с этим обстоятельством, Катя категорически отказалась говорить, даже наедине с професором.

На семейном совете мать и дочь порешили, что в школе не должны знать о том, что Катя ослепла на один глаз. С помощью Ивана Павловича ей выхлопотали справку о гриппе, который, мол, приковал девочку к постели.

Веру Сергеевну очень беспокоило, что дочь не посещает школу. Катерине же этот факт представлялся совершенно несущественным. Поэтому всякий раз, когда мать заводила разговор о том, что пора бы вернуться за парту, дочь напоминала ей ее собственные слова о том, что теперь Катя будет жить в четырех стенах.

«Мама, ты, пожалуйста, не волнуйся. Я, может, очень скоро вернусь домой, а пока поживу одна. В школу ходить не буду. Извини. Надеюсь, что через месяц смогу наверстать упущенное. Не переживай. Со мной все будет хорошо. Ты на меня, конечно, немного рассердишься, но я забрала все деньги. Немного. Двести восемьдесят рублей. Перезайми, пожалуйста, у кого-нибудь. До зарплаты. Думаю, мне этих денег на первое время хватит. Надеюсь, что скоро вернусь домой. До свидания, мама. Целую».

Старший следователь Упеков отложил бумажку и с кислым видом посмотрел на Веру Сергеевну.

– И что? Здесь вот даже дата стоит. Вы уверяете, что все случилось сегодня, когда пришли с работы. Значит, мы можем предположить, что с момента написания этой декларации прав и свобод человека прошло, – он посмотрел на часы, – не более ста минут. Меня, конечно, радует, что у нас еще остались родители, которые беспокоятся о своих детях. Восемьдесят процентов наших граждан не будут обращаться в милицию в тот же день, как найдут подобное послание. На следующий в милицию заявится только половина, и, лишь когда ребенок не обнаруживается в течение двух-трех дней, они бросаются к нам. Я понимаю, что вам сейчас нелегко…

– Мне уже давно нелегко, – сквозь слезы произнесла Вера Сергеевна. – Вы так и не нашли тех подонков, которые надругались над моей дочерью. А теперь девочка ушла из дома. Если бы милиция работала, как подобает, то ничего бы этого не произошло. А теперь что мне делать?

– Давайте подождем, – уныло посоветовал следователь.

– Чего ждать? Вы, в конце концов, милиция или институт благородных девиц? Сколько можно с вами разговаривать? Если не предпримете необходимые меры для поиска моей дочери, я буду жаловаться выше. И тогда на меня не обижайтесь.

– Ну что же я могу сказать вам… В конечном счете, жаловаться – ваше право. Все оказалось не так просто, как мы предполагали в самом начале.

– Вы не можете поймать одного-единственного человека.

– Страна большая, народа много.

– Мне кажется, вы просто не хотите этим заниматься. Отдайте Катину записку, и я пойду.

«Куда же это тебя понесло, дурочка? Почему не захотела поделиться со мной всеми своими бедами, и что ты надумала снова на свою голову?»