Книга Астронавты - Станислав Лем

— Это и я знаю, — не выдержал самый младший.

Чандрасекар сдержал улыбку.

— Я тоже знаю, но не хвастаю этим, — сказал он. — А спросил я его для того, чтобы показать вам, как он работает.

У одного из мальчиков глаза вдруг широко раскрылись, и он с изумлением взглянул на профессора, словно поражённый какой-то мыслью.

— Профессор, вы говорили, что «Маракс» работает так же, как и мозг... Это значит, что и в мозгу всё так же происходит? И всё мышление — это вот такие кривые?

— А ты полагал, — возразил профессор, — что когда ты думаешь о цветах, то в мозгу у тебя вырастают розы и фиалки, а когда смотришь на стадо овец, то и в мозгу прыгают маленькие овечки? Что тебя так удивляет? Что самый процесс мышления вовсе не похож на то, о чём думаешь? Так это вполне понятно. Знаешь ли, что ты увидел, если бы заглянул в работающий мозг через окошечко в черепе?

— Клетки...

— Но если бы ты взглянул через такое увеличение, которое даёт возможность рассмотреть атомы, то увидел бы белковые сетки, раскинутые во все стороны, а среди них свободно плавающие другие белковые тела, большие и маленькие, в виде шариков или ниточек; ты увидел бы, как в силовых полях уже существующих молекул рождаются новые, а старые распадаются, выбрасывая облака электронов, бегущих вдоль цепей, которые состоят из ферментов... А что всё это значит? В электрической лампе ток идёт от отрицательного полюса к положительному, а в живой клетке электроны, захваченные распадающимся телом, например сахаром или жиром, стремятся к кислороду. Так получаются вода и углекислота. В обычной жизни мы называем этот процесс сгоранием. В лампе ток идёт по металлической проволочке непрерывно, а в клетке вместо непрерывной проволочки имеется цепь белковых тел, состоящая из дыхательных ферментов. По ней движутся электроны, перебрасываемые от звена к звену. Дыхательные ферменты — это белковые кольца, собранные вокруг атома железа. Они захватывают и выбрасывают электроны по нескольку тысяч раз в секунду. Клетка работает, как электрохимическое динамо, создавая разности потенциалов по двадцать-тридцать тысячных вольта. Миллионы таких клеток соединяются в слои, слои — в поля, поля — в центры и зоны, соединяющиеся между собою токами с разными частотами. Это очень сложная структура, наполненная подвижной и переменной, но стройной, как музыка, игрой токов... Вот что делается у тебя в голове, когда ты думаешь о цветах, когда видишь небо, облака... А сходство между мозгом и «Мараксом» — это сходство не строительного материала, не строения частей, а токов, и только токов.

— А «Маракс»... Он всё может? — спросил один из мальчиков. Щёки у него пылали, он безуспешно старался взобраться на пульт.

Чандрасекар улыбнулся своими чёрными глазами.

— Всего, конечно, не может.

— Я не то хотел сказать... Могла бы машина одна, то есть без человека, совсем одна, что-нибудь выдумать?

Чандрасекар покачал головой:

— Ты хочешь сказать, не становится ли при такой машине ненужным человек? Ни в коем случае. Разве можно сказать, что изобретение рояля сделало ненужным композитора? Машина сама ничего не может. Она только во много-много раз увеличивает наши возможности, открывает нам пути к решению задач, которые раньше заводили нас в такие математические дебри, что приходилось тратить на это человеческую жизнь. К тому же нельзя сказать, что машина «умнее» человека. Правда, знаний у неё больше, чем у каждого из нас, но помните, что органы памяти у нас, по существу, не только в мозгу, но и в библиотеках, фотоснимках, коллекциях, документах... Машина не умнее человека, она только гораздо быстрее его. Но, несмотря на это, она сильно уступает живому мозгу. В чём? Постараюсь объяснить вам.

Если какая-нибудь, даже самая трудная, задача вообще имеет решение, то, очевидно, можно построить и мощную мыслительную машину, которая сумеет её решить. Но главный недостаток машины в том, что она может решать только заданные ей задачи. А постановка задачи — это половина работы, часто даже большая часть её, как учит история науки. Понять принципы изобретения, скажем паровой машины, очень легко, но придумать её было трудно. Разобраться в вакуумной лампе, индукторе Румкорфа или повторить сейчас опыты Рентгена — разве это так уж хитро? А вот обнаружить хотя бы икс-лучи, объяснить новые явления и открыть управляющие ими законы — вот в чём заслуга гениев и вот что способствует прогрессу всего человечества. Я уже говорил вам, что поставленная задача выводит машину из состояния равновесия, но, решив её, «Маракс» успокаивается. Перед человеком же каждая решённая задача ставит десятки новых, и он никогда не успокаивается. Как видите, машина не умеет творчески мыслить, не может «напасть на идею». И в этом её самый большой недостаток. Но, бросив такое обвинение, я должен сейчас же её и защитить: она способна делать то, чего мы не умеем. Она может, например, подробно проанализировать явления, происходящие в недрах атомного котла, в куске взрывающегося вещества или внутри звезды. Как видите, такая машина не устраняет человека, а помогает ему, и это единственный путь к прогрессу.

— Профессор... а нельзя ли построить такую машину, которая бы сама изобретала?

Чандрасекар помолчал.

— Сейчас — нет. Что будет дальше... трудно сказать. Для меня ясно одно: никакая машина не может сделать человека ненужным. Когда-то, сто лет назад, люди боялись машин, думали, что машины отнимут у них работу и хлеб. Но виноваты были не машины, а плохое общественное устройство. А что касается «Маракса»... вот что я вам скажу. Я упоминал о рояле и композиторе. Это сравнение мне кажется удачным. Подобно тому как настоящую прекрасную музыку может извлечь из инструмента только виртуоз, так только математик может полностью использовать хотя и ограниченные, но всё же очень большие возможности «Маракса». Часто, когда я ночью сижу здесь и работаю, происходит странная вещь: мне кажется, будто исчезает граница между мною и «Мараксом». Иногда я ищу ответы на заданные вопросы в собственной голове, иногда пробегаю пальцами по клавишам и читаю ответы на экранах... и не чувствую существенной разницы. И то и другое — одно и то же, собственно говоря.

Снова наступила тишина, в которой слышался только шорох токов.

— Профессор... — голосом, приглушённым почти до шёпота, спросил кто-то из ребят, — это вы построили «Маракс»?

Чандрасекар поднял на него свои лучистые глаза, как бы оторвавшись от глубокого раздумья.

— Что ты сказал, мальчик? Я?.. Нет, да что ты! Инженер Солтык, кажется, сказал что-то в этом роде... Нет, я был только одним из многих. Но я помню время, когда были сделаны первые попытки создать мыслительные машины. Началось это лет тридцать тому назад. Несколько учёных пытались построить прибор, который заменил бы слепым глаза, — прибор для чтения. Самая большая трудность заключалась в том, чтобы заставить его распознавать буквы, большие и маленькие, рукописные и печатные, — так, как это делают наши глаза. Когда конструкцию этого прибора удалось придумать, один из учёных показал схему знакомому физиологу, ничего не объясняя. Физиолог посмотрел и воскликнул: «Да ведь это четвёртый слой нервных клеток в зрительном центре мозга!»