Книга Месть Бешеного - Виктор Доценко

— В таком случае… — Александр Васильевич нажал на кнопку селектора. — Вика, скажи Славе, что мы сейчас выезжаем, а с товарищами, что записались ко мне на прием, созвонись и скажи, что я приму их в другой день.

С каким-то особенным чувством подъезжал Савелий в прокурорской «Волге» к воротам Бутырской тюрьмы. Он даже не сразу узнал, где они находятся: до этого его привозили сюда через другие ворота в «Черной Марусе», из которой ничего не увидишь. («Черными Марусями» называли в народе автозаки, то есть спецмашины для перевозки заключенных).

Черная «Волга» остановилась у административного корпуса. Из него уже спешило начальство, предупрежденное дежурным на проходной.

— Чем обязаны столь высокому гостю? — с напряжением в голосе спросил Зелинского черноволосый худощавый полковник, поздоровавшись с ним за руку.

— Познакомься с моим приятелем! — Зелинский уже хотел назвать его, но, перехватив взгляд Савелия, представил только полковника. — Полковник Орешкин, начальник сего заведения.

— Иванов, уголовный розыск! — быстро сказал Савелий, отвечая на рукопожатие. Полковник недоуменно взглянул на Зелинского, не понимая, зачем с прокурором сотрудник уголовного розыска?

— Послушай, дорогой, я к тебе не с прокурорским надзором приехал, а по делу. Нам нужно переговорить с одним из твоих подопечных…

— Подследственный, осужденный? — облегченно вздохнув, спросил полковник. — Он в твоей хозобслуге работает… — Если он что-то натворил, то почему я ничего не знаю? — У Орешкина сразу же прорезался начальственный басок, и он грозно посмотрел на полноватого майора, который под его взглядом сразу втянул голову в плечи. — Или старое что всплыло? Так я его мигом на этап отправлю: свято место пусто не бывает.

— Скажешь тоже: тюрьма и свято место… Побойся Бога! — усмехнулся Зелинский.

— Удивляетесь? Но вы не можете себе представить, сколько просьб я получаю едва ли не каждый день: оставить в хозобслуге, не отправлять на этап. Не понимаю! В колонии все-таки свежий воздух, относительно свободное передвижение, а здесь? Четыре стены, и паши как папа Карло, чтобы заработать досрочное освобождение! — Полковник Орешкин хотел сплюнуть, но вовремя спохватился и только потер ладонью худой подбородок.

— Не обольщайся: заявления-то пишут новенькие, да тот, кто боится идти на зону, — запачкался в чем-то. Ладно, не об этом сегодня речь…

— Зелинский повернулся к Савелию и спросил, словно сам забыл: — Как его фамилия?

— Валентин Александрович Мартиросов, тут же отчеканил Савелий.

— А-а! — протянул полковник. — Этого мужичка я знаю, даже лично как-то беседовал… На «рабочку» пойдете, или сюда привести? Зелинский бросил взгляд на Савелия и пожал плечами.

— В общем-то, все равно… Но лучше туда сходим, не возражаете? — спросил он, повернувшись к Савелию.

— Можно и там, — осторожно отозвался тот. Не успели они войти в основной корпус, как в нос ударил знакомый тошнотворный запах прогорклого человеческого пота и кислых щей — запах, какой бывает только в тюрьмах.

Савелий поморщился, и сразу же нахлынули воспоминания. Казалось бы, прошло столько лет, а все было словно вчера! Ему почудилось, что сейчас он снова окажется в переполненной камере, где на скопившийся табачный дым можно, казалось, спокойно положить топор и он будет висеть в воздухе, освещаемый вечно горящей тусклой лампочкой.

Почему так устроена человеческая память? Почему она сохраняет в своих уголках все мерзкое, отвратительное, даже не пытаясь стереть все это из своих глубин? Хотя, если хорошо подумать, это и правильно, потому что человек должен помнить не только хорошее, но и плохое. Иначе и быть не должно.

Неожиданно Савелий повернулся к Зелинскому и спросил:

— Александр Васильевич, я могу хотя бы в глазок взглянуть на ту камеру, в которой меня здесь держали?

— Зачем это… — начал Зелинский, но вдруг увидел в глазах Савелия нечто такое, что ему расхотелось развивать эту тему. Он взглянул на полковника: — Это возможно?

— Так вы у нас бывали и в качестве подследственного? — удивленно воскликнул тот. — Да, по недоразумению… — не вдаваясь в подробности, ответил за Савелия Зелинский.

— Что ж, проблем здесь не вижу… Какая камера?

— Сначала девяностая, потом сто двадцать девятая.

— Последняя на «спецу», — заметил полковник.

— Думаю, что и одной девяностой будет достаточно! — усмехнулся Савелий.

— Хорошо, идемте. — Полковник двинулся вперед, а они вслед за ним.

Шли молча, каждый думал о своем. Шли по длинным коридорам, через каждые пятнадцатьдвадцать метров перегороженным металлическими решетчатыми воротами, по которым прапорщик, сопровождавший их группу, проводил длинным металлическим прутом, предупреждая конвоиров, ведущих навстречу подследственных. Делал это он привычно, автоматически.

Наконец они остановились перед дверьми девяностой камеры.

— Открой «кормушку»! — приказал полковник, потом пояснил: — Что в глазок-то рассмотришь? — Затем взял под руку Зелинского и стал что-то ему нашептывать.

— Спасибо… — тихо поблагодарил Савелий, чуть присел и взглянул в открытую «кормушку».

— Смотри, мужики, какой-то фрайер зенки на нас вылупил! — крикнул кто-то.

— Ага, партнера себе ищет… — серьезно заговорил другой и добавил: — По шконке! — Взрыв смеха потряс стены камеры.

И вдруг, перекрывая это веселье, раздался громкий баритон: — Стой, мужики! Это же Бешеный! Любопытная толпа расступилась и пропустила вперед парня внушительных размеров, в котором Савелий сразу же узнал Никиту, телохранителя Лещи-Шкафа.

— А мне говорили, что ты помер! — с удивлением заявил он.

— Извини, что не оправдал твоих ожиданий! — усмехнулся Савелий. — Ты что, вдвоем со своим шефом здесь загораешь? — спросил он в надежде, что Леше все же не удалось отвертеться от тюрьмы.

— Скажешь тоже! — поморщился Никита. — Мой шеф никогда сидеть не будет: у него все схвачено, за все уплачено.

— Что же он тебя-то не отмазал? — зло ухмыльнулся Савелий.

— А это он для профилактики, для моей же пользы, — на полном серьезе пояснил Никита. — Зарвался я чуток, вот и отдыхаю! — Это он проговорил с такой кислой миной, что все вокруг рассмеялись, но Никита вдруг саданул ближайшего весельчака по уху, и тот тут же «выпал в осадок». Смех мгновенно оборвался, а Никита, словно ничего не произошло, спокойно продолжил разговор:

— Ничего, думаю, через недельку-другую он меня отсюда вытащит.

— Может, передать чего? — спросил его Савелий.

Полковник, заметив, что «уголовный розыск» слишком злоупотребляет правилами, хотел сказать, что разговаривать с подследственными не положено, но Зелинский предупредительно дернул его за локоть.

— Передай только одно: осознал, мол, свою ошибку… — Никита тяжело вздохнул. — Он там же живет? — Там же, куда он денется. — А Лолита так и тащит свою «Викторию»? — О, у Лолиты сейчас несколько таких клубов, а один даже где-то за границей! — Никита проговорил это настолько уважительно, что было видно: Лолиту он ценит гораздо больше, чем своего Хозяина. Впрочем, вполне вероятно, здесь имело место совсем другое чувство. — Послушай, а ты-то чего здесь делаешь? Неужели тоже загремел?