Книга Картина без Иосифа - Элизабет Джордж

— Я сказала, сядь, — повторила Джульет Спенс. Она залила кипятком высушенный и истолченный корень. Вместе с паром по кухне поплыл едкий запах. Она добавила в питье столовую ложку меда, хорошенько перемешала и понесла на стол. — Иди сюда.

— Я не буду это пить.

— Будешь.

— Не буду. Ты хочешь убить ребенка, верно? Моего ребенка, мама. Моего и Ника. Ты это сделала и тогда в октябре. Сказала, что это витамины, чтобы у меня прибавилось энергии, а кости стали крепкими. Сказала, что женщине требуется больше кальция, чем девочке, что я уже не маленькая и должна это пить. Но ведь ты лгала, правда? Правда, мамочка? Ты хотела предотвратить беременность.

— Прекрати истерику.

— Ты думаешь, что я беременна, верно? Думаешь, что ношу ребенка, да? Поэтому заставляешь меня пить эту гадость?

— Если это случилось, мы остановим процесс. Вот и все.

— Убить ребенка? Моего ребенка? Нет! — Мэгги попятилась, наткнувшись на угол стола.

Джульет поставила кружку на стол, уперлась рукой в бедро и потерла лоб. При кухонном свете ее лицо казалось изможденным. Резко обозначились седые пряди.

— Что же в таком случае ты собиралась делать с уксусом и маслом? Разве не хотела предотвратить зачатие ребенка?

— Это… — Мэгги понуро повернулась к раковине.

— Другое? Почему? Потому что проще? Потому что все вымывает без боли? Как удобно, Мэгги. Удобно, но бесполезно. Иди сюда. Сядь.

Мэгги вцепилась в бутылку с маслом и уксусом, сама не зная зачем. Мать продолжала:

— Даже если масло и уксус и считаются эффективными противозачаточными средствами — что на самом деле, кстати, не так, — то душ полностью бесполезен, если прошло больше пяти минут после полового акта.

— Мне наплевать. Я не для этого делала смесь. Я просто хотела быть чистой. Как ты сказала.

— Понятно. Ладно. Как хочешь. А теперь пей, или будем до утра спорить? Потому что никто из нас не покинет кухню, пока ты не выпьешь, Мэгги. Так что давай.

— Я не стану пить. И ты меня не заставишь. Я хочу ребенка. Он мой. Я рожу его. Я буду его любить. Буду.

— Что ты знаешь о любви?

— Знаю!

— Неужели? Тогда как насчет того, чтобы давать слово тому, кого ты любишь? Или это так — фу-фу? Сказала — и забыла? Чтобы я успокоилась и отвязалась от тебя?

У Мэгги защипало в носу, на глаза навернулись слезы. Все предметы, стоявшие на столе — старенький тостер, четыре металлические фляжки, ступка с пестиком, семь стеклянных банок, — расплылись и исчезли словно в тумане. Она заплакала.

— Ведь ты мне обещала, Мэгги. Мы с тобой договорились. Неужели надо напоминать?

Мэгги схватилась за носик кухонного крана и стала крутить его взад и вперед, без всякой цели, просто ради контакта с тем, что она могла контролировать. Панкин вскочил на стол и направился к ней. Он обогнул фляжки и банки, а потом остановился и понюхал крошки возле тостера. Он жалобно мяукнул и потерся о ее руку. От него пахло мокрым сеном. Она наклонилась и погладила его, роняя ему на шерсть слезы.

— Если мы не уедем из деревни, если я соглашусь пожить здесь какое-то время, то не пожалею об этом. Я смогу тобой гордиться. Ты помнишь эти слова? Помнишь, как давала мне торжественную клятву? Ты сидела в конце августа за этим самым столом, плакала и упрашивала меня остаться в Уинсло. «Ну пожалуйста, мамочка. Пожалуйста, давай не будем уезжать. Тут у меня такие замечательные подруги, мамочка, самые лучшие. Я хочу окончить тут школу. Я все буду делать. Ну пожалуйста. Только давай останемся».

— Это была правда. Мои подруги, Джози и Пам.

— Если хочешь знать, это подобие правды, меньше чем полуправда. Ведь не прошло и двух месяцев, как мы развлеклись на полу в Коутс-Хол-ле с пятнадцатилетним фермерским мальчишкой и бог знает с кем еще.

— Неправда!

— Что неправда, Мэгги? То, что ты валялась с Ником? Или спускала свои штаны для какого-то другого маленького самца, которому захотелось тебя трахнуть?

— Ненавижу тебя!

— Да. С тех пор, как все началось, ты всячески это демонстрируешь. И мне очень жаль. Потому что я-то как раз не могу этого сказать.

— Ты делаешь то же самое. — Мэгги резко повернулась к матери. — Ты учишь меня, чтобы я была хорошей девочкой и не забеременела, а сама все время поступаешь не лучше моего. Ты это тоже делаешь с мистером Шефердом. Всем это известно.

— Ты о чем говоришь, а? Тебе тринадцать лет. За эти годы у меня не было ни одного любовника. И ты готова на все, чтобы у меня их никогда не было. Чтобы я жила только для тебя, так, как ты привыкла. Точно?

— Нет.

— Ты даже готова забеременеть, чтобы удержать меня в доме.

— Нет!

— В конце концов, что такое ребенок, Мэгги? Средство, с помощью которого ты рассчитываешь получить то, что тебе хочется. Хочешь привязать к себе Ника? Прекрасно, переспи с ним. Хочешь взвалить на мамочку новые заботы? Хорошо. Забеременей. Хочешь, чтобы все заметили, какая ты необыкновенная? Раскидывай ляжки для любого парня, который тебя обнюхает. Хочешь…

Мэгги схватила уксус и швырнула на пол. Бутылка взорвалась с оглушительным грохотом. Осколки стекла разлетелись по кухне. Воздух немедленно сделался едким и кислым, защипало в глазах. Панкин зашипел и попятился; шерсть у него встала дыбом.

— Я буду любить моего ребенка, — закричала она. — Любить и заботиться о нем, и он будет меня любить. Дети всегда любят своих мамочек, а мамочки своих деток.

Джульет Спенс посмотрела на кафельные плитки кремового цвета — уксус на них казался разбавленной кровью.

— Это генетическое, — устало произнесла Джульет. — Боже мой, это у тебя наследственное. — Она выдвинула стул, тяжело села на него и обхватила ладонями чашку с чаем. — Дети не машинки для любви, — сказала она в кружку. — Они не умеют любить. Они не знают, что такое любовь. У них есть только потребности. Голод, жажда, сон и мокрые пеленки. Вот и все.

— Нет, — возразила Мэгги. — Они любят мать. От них внутри становится тепло. Они принадлежат тебе. На сто процентов. Ты можешь спать с ними и ласкать их. А когда они вырастают большими…

— Они разбивают твое сердце. Тем или иным образом. Именно этим все кончается.

Мэгги провела рукой по мокрым щекам.

— Ты просто не хочешь, чтобы у меня было что-то, что я могу любить. Вот и все. У тебя есть мистер Шеферд. Поэтому тебе хорошо. А у меня вообще ничего нет.

— Ты в самом деле так считаешь? Но ведь у тебя есть я.

— Тебя мне недостаточно, мамочка.

— Я понимаю.

Мэгги взяла кота и прижала к себе. Мать сгорбилась на стуле, вытянув длинные ноги; вся ее поза выражала уныние и фиаско. Мэгги это не разжалобило. Она пользовалась своим преимуществом и решила идти напролом. Ничего. Если мамочка обидится, мистер Шеферд ее утешит.