Книга Возлюбленная террора - Татьяна Юрьевна Кравченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К толпе от экономии бежал перепуганный болдыревский управляющий:
— Стой! Стой, бесовские дети, куда!
Он растопырил руки, словно пытаясь сдержать напор толпы. Но мужики уже вошли в раж:
— Отойди! За своим, чай, пришли, не за чужим!
— Сумасшедшие! — кричал управляющий. — Остановитесь!
Его легко отбросили в сторону.
К вечеру следующего дня не только земля была поделена между Воронцовскими крестьянами, но и вывезен и поделен хлеб из болдыревских амбаров. Сама усадьба просто чудом уцелела, хотя мужики и в ней побывали. Хлеб потом возили продавать в Борисоглебск и Тамбов, а хозяйки не могли нарадоваться на обновы, извлеченные из господских сундуков. Болдыревский управляющий боялся нос высунуть из своего домика. Но вся эта «свобода» продолжалась меньше месяца…
Рассказ крестьянина села Воронцовки Тамбовского уезда Федора Андреева Серегина:
16 ноября Луженовский с двумя казаками приехал. На следующий день, часов в девять утра, около болдыревской конюшни и церкви было перепорото семьдесят пять человек.
16 стражники потребовали на усадьбу восемь человек. Потом все общество пошло на усадьбу освободить их. Но их не освободили. Этих восьмерых пороли 16-го без счета солдаты ременными плетями. Пороли при всем сходе в присутствии Луженовского. Выбирали людей, замеченных в чем-нибудь приказчиками Болдырева. Луженовский приговаривал при порке: «Не воруй!»
Еще оставалось предназначенных шесть, но их не секли — приехал становой и подал какую-то бумагу Луженовскому. Первого пороли в портах. Остальным Луженовский велел скинуть портки.
Всего арестовано девятнадцать человек.
Не только в Тамбовской губернии — по всей стране крестьяне восприняли манифест как разрешение брать у помещиков землю и хлеб. Свобода! Лозунг «грабь награбленное», так удачно выброшенный большевиками в массы через двенадцать лет, в октябре семнадцатого, и принесший им победу, созрел именно тогда, в девятьсот пятом. Однако слово «грабеж» вслух не произносилось. И крестьянские рассказы о тех событиях. особенно в пересказе профессиональных революционеров, подчас напоминают жалобы невинных овечек на злого волка. Вот, например, как выглядит повествование о бунте в Черниговской губернии в воспоминаниях социалистки-революционерки Марии Школьник, написанных уже в двадцатые годы. Школьник воспроизводит рассказ крестьянина:
«Когда мы услыхали про манифест, мы его поняли так, что нам разрешается взять излишек хлеба у помещиков. Мы собрались всей деревней, пошли к дому помещика, вызвали его и сказали ему: «Царь издал манифест; там сказано, что мы можем взять у тебя зерно. Дай нам ключ. Мы справедливо поделим и тебя не забудем».
Помещик стал на нас кричать и убежал назад в дом. Мы ждали, но он не выходил. Наконец, мы решили, что он ничего не слышат о царском манифесте. Тогда мы сломали замок, разделили зерно между собой и ушли домой. Это было утром.
К вечеру мы услышали шум, собаки залаяли. Мы вышли на улицу и видим: едет важный чиновник, а вокруг него казаки. Мы подумали, что он приехал, чтобы прочитать нам царский манифест. Мы вышли к нему навстречу с хлебом-солью и низко кланялись ему. Он приказал нам собраться на площади.,
Когда мы собрались, он закричал:
— Кто из вас первый вздумал бунтовать и идти против помещика, выходи вперед!
Мы все отвечали ему хором:
— Ваше высокоблагородие, мы не бунтовали, это в царском манифесте сказано, что мы можем взять у помещика хлеб.
— Я вам покажу, — заорал он, подскакивая к нам с нагайкой, — я покажу вам, что значит царский манифест! Давайте розги! Розги!
Первого они схватили Андрея и так секли бедного парня, что он так и остался лежать в грязи. Его несчастная жена плакала, а казаки били ее нагайкой по лицу и ругались. Женщины и дети стали громко плакать. Казаки окружили нас со всех сторон и не позволяли нам расходиться. Они высекли розгами десять человек, и после этого чиновник сказал:
— Теперь отнесите хлеб назад в амбар помещика.
— Этого мы не сможем сделать, ваше высокоблагородие, — отвечали мы. — В царском манифесте сказано, что мы можем взять хлеб себе.
— Расстрелять этих собак! — закричал он своим казакам, и они выстрелили залпом. Восемь человек было убито и много ранено. После этого казаки пошли по домам и стали грабить пас. Они оскорбляли наших жен и дочерей, а Савичеву дочку искалечили на всю жизнь…»
Ужасно, жестоко, бесчеловечно… Но, если отбросить эмоции, как квалифицировать действия мужиков в той деревне? Сбили замок с амбара, растащили зерно — то есть разграбили, а потом отказались награбленное возвращать. Как ни крути, а это бунт…
Что же до убийства… На самом деле убивали и те, и другие: крестьяне убивали, если помещик или управляющий пытался помешать им заниматься грабежом, а казаки потом убивали крестьян.
Москва,
Командующим войсками.
При распределении казачьих полков я просил четыре сотни; мне дали три из Пронского и Бобровского полков, расположенных в Тамбовской губернии, остальные роты откомандированы в другие места. Крестьянские погромы и убийства в Кирсановском и Борисоглебском уездах принимают ужасающе стихийный характер в Козловском, Лебедянском и Моршанском уездах брожение и волнение, начинаются погромы, которые я по малочисленности имеющихся у меня войск предупредить и прекратить не в состоянии. Прошу командировать в мое распоряжение войска двух батальонов пехоты и двух сотен казаков или кавалерии. Полусотня 21-го казачьего полка из Козлова взята в Москву, прошу о возвращении ее.
29 октября 1905 года
Губернатор Фон-дер-Лауниц
События, происходившие осенью 1905 года в Тамбове и окрестностях, вынудим! правительство пойти на крайние меры.
ОБЪЯВЛЕНИЕ
Временно Управляющий Министерством Внутренних Дел Сенатор Дурново телеграммою 30-го октября 1905 года уведомил, что Тамбовская губерния объявлена в положении усиленной охраны.
Тамбовский Губернатор
В. Ф. Фон-дер-Лауниц
Положение усиленной охраны — то, что мы сейчас называем военным положением: ужесточение режима,
