Книга Провинциальная хроника начала осени - Александр Александрович Бушков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гилл отложил рукопись. В душе не было ничего, кроме безграничного сожаления и горечи. Факелы догорели, в сером рассветном небе за окном медленно растворялись звезды и уже проглядывала синева. Глядя на пожелтевшие листы, он снова и снова пытался понять, где был бы он и что делал, если бы довелось жить в то бурлящее время.
Ответ не давался в руки.
12. ПРОМЕТЕЙ СЕГОДНЯ
— Значит, ты так и живешь здесь? — спросил Майон. — Ремесленник из квартала кузнецов…
— А что прикажешь делать? — сказал Прометей. — Требовать возведения храмов в мою честь, подбирать себе жрецов, которые вскорости начнут обирать простаков и вольно толковать «мою» волю? Если ты хорошо знаком с моей прежней жизнью, то должен знать, что я и раньше к этому не стремился, а уж теперь — тем более. Между прочим, все, что есть в этом доме, я сделал сам. Не так уж плохо, верно?
— И все же ты мог бы как-то влиять на события.
— Как? Конечно, нашлось бы немало людей, которые с готовностью последовали бы за богом. И таких, которые творили бы что угодно, прикрываясь званием моих последователей. И таких, которые независимо от меня объявили бы себя моими последователями. А я принужден был бы постоянно надзирать, поминутно карать одних и поучать других. Из меня, в таком случае, вышел бы тиран и мелочный опекун похлеще Зевса.
— Но ведь есть и достойные твоей поддержки?
— Конечно, — сказал Прометей. — Только достойные сами достигнут своей цели и, поразмыслив, поймут, что я им вовсе не нужен. Я им когда-то дал огонь и научил кое-каким ремеслам — потому что ими тогда владел только я. И хватит. И достаточно.
Он сидел напротив Майона за искусно сработанным столом, высокий и сильный, с лицом, навсегда опаленным жаром кузнечного горна, и ничем не отличался от обыкновенного человека — гордая осанка не редкость среди людей, знающих цену своему мастерству. Разве только страшные бугристые шрамы на широких ладонях — но у людей встречаются и страшнее. И выкованное из его цепи железное кольцо с кусочком той самой скалы — но мало ли какие кольца носят люди?
— Накрепко запомни одно, — сказал Прометей. — Мир очень юн. С тех пор как после потопа из горстки уцелевших возродилось человечество, сменилось всего девять поколений. Добро и зло, подлость и благородство — все это еще не сформировалось окончательно и не застыло, как расплавленный металл в литейной форме. Нужно окончательно победить зло, а если сделать это не удастся сегодня или завтра, ибо зло штука цепкая, то нужно научиться бороться с ним и не опускать рук, пока оно не исчезнет. Главное — не опускать рук и не склонять головы, верить, что зло не вечно. Впрочем, если бы ты думал иначе, ты не увяз бы с головой во всем этом деле и не пришел бы ко мне…
— Нас плохо учили бороться со злом, — сказал Майон. — Вернее, совсем не учили. Это нас не оправдывает, но все же сыграло свою роль.
— А вы деритесь, — сказал Прометей. — И учите тех, кто моложе, чтобы они не оказались в вашем положении, — вы ведь теперь понимаете, в чем ошибки предшественников.
По комнате, лязгая и громыхая, прошел переваливающейся утиной походкой железный человек и подбросил дров в очаг.
— Сам сделал, — сказал Прометей. — Конечно, далеко ему до Гефестовых золотых слуг, но подмастерье в кузнице из него получился. — Он рассмеялся и хлопнул Майона по колену: — А что, Майон, отдать вам этого болвана, пусть шагает впереди с дубиной и молотит направо-налево, а? Нет, нельзя болван с тем же успехом может служить вашему противнику, если перепутает, в какую сторону идти, у него и места-то для мозгов в голове нет…
— Как ты думаешь, удастся то, что на Олимпе затеяли против Зевса?
— Не знаю, — сказал Прометей серьезно. — Зевса давно пора сбросить, но весь вопрос в том, как преодолеть страх перед ним. Он заставил забыть, что когда-то был слаб и жалок, что без помощи других небожителей никогда не завладел бы Олимпом, что молнии ему некогда подарили циклопы, а не сам он их создал, как вас учат.
— Прости, если я тебя задену, — сказал Майон, — но ведь, когда Зевс сверг своего отца Крона и против Зевса из-за этого поднялись титаны, ты дрался на стороне Зевса. И сыграл большую роль в его победе.
Наступило долгое молчание, беспокойное и саднящее, только железный человек, побрякивая, хлопотал у очага.
— Ну что ж, — сказал Прометей. — За всю мою жизнь додуматься до этого вопроса и задать его смогли только Геракл, Тезей, Архилох и ты… Все равно, Майон. Мы, как и люди, взрослели, мужали, изменялись в лучшую или худшую сторону. Все были гораздо моложе. И он был другим. Это теперь Зевс поверил, что бессмертие и вечность — одно и то же, и его трон вечен. Есть еще какие-нибудь вопросы, которые тебя мучают?
— Конечно, — сказал Майон. — Я узнал все подробности жизни Геракла и Троянской войны. Но у меня не укладывается в голове — понимаешь, просто не укладывается — несоответствие между тем, как все было на самом деле, и тем, как это все представляют. Мне не хочется верить, что люди были способны так поступать. И ничего не может мой ум с сердцем поделать.
— Понятно, — сказал Прометей. — Конечно, тебе бы поговорить откровенно с кем-нибудь из умельцев перекрашивать черное в белое. Но никого из них не осталось, кроме Нестора, а откровенничать он ни с кем не станет. Одиссей неизвестно где, может быть, его и в живых нет. От Елены толку не добьешься. Но возможность есть — в том случае, если ты отправишься в Аид, уж там-то сможешь побеседовать с кем угодно… Не побоишься?
— Нет, — сказал Майон, борясь с липким ознобом страха. — В конце концов, люди там бывали и возвращались оттуда…
— Молодец, — сказал Прометей. — Провожатого дам. — Он кивнул в сторону железного человека. — Болван, но дорогу указать и к месту проводить способен. И вот что еще, Майон: некоторые сказки мне приписывают создание людей. Ложь. Ни я, ни Зевс, никто вас не создавал. Я только дал вам огонь да научил самому необходимому. И ни в чем не раскаиваюсь. Крепко запомнил?
13.
