Книга Война и потусторонний мир - Дарья Раскина

окинул ее быстрым взглядом.

– Графиня учуяла кровь. Вы ранены?

Александра кивнула:

– Ягина Ивановна облегчила боль. – Она прижала ладонь к мундиру, чувствуя, как рубашка липнет к телу. – Графиня – упырица?

– Древний валашский род вампиров, приближенный к королю Цепешу, – подтвердил Константин. – Дочь посла, они с отцом приехали укрыться от бунтарей, захвативших столицу.

– И набрать армию живых мертвецов? – добавила Александра, вспоминая разговор посла и Марьи Моровны на поле, где остался ее павший эскадрон.

Константин сбился с шага, словно споткнувшись о невидимый порожек. Одернув фрак, он кашлянул и двинулся дальше, к темным дверям с узором из золоченых дубовых листьев.

– Проходите в мой кабинет, – сказал он, посторонившись, – ждите. И будьте любезны, ничего не трогайте. – Он снова коротко оглядел Александру и закрыл за собой двери. В замочной скважине повернулся ключ.

Временной темницей Александры оказался просторный кабинет, отделанный орехом и розовым мрамором, с огромным телескопом и бюстами Аристотеля и похожего на него древнего грека, разве что с козлиными рогами. У камина, на пушистом индийском ковре, стояло красно-золотое вольтеровское кресло, близнец кресла в башне Ягины, только без отметин когтей и расцарапанных ножек. Справа приткнулась небольшая софа с измятой подушкой и простым ситцевым одеялом, намекая, что хозяин кабинета частенько проводит здесь не только дни, но и ночи, читая. А почитать было что: два рабочих стола и небольшая конторка едва виднелись под горой рукописей. Кроме этого, по сторонам от огромных окон высились книжные шкафы, уставленные томами Вольтера, Смита, Монтескье и Петрарки. Были здесь книги на французском и английском, греческом и латыни, а также множество изданий, язык которых был Александре и вовсе не знаком.

На монументальном мраморном столе, среди исписанных бумаг и чернильных набросков, лежало издание с гордым титулом «Потусторонний вестник» от третьего дня. Открыто оно было на разделе политических новостей, на статье, озаглавленной «Королевство Валахiя»:

Въ Тырговiште произошли важныя перемены. Его Величество Владъ Цепеш IX, подозрѣвая генерала Басараба въ замыслахъ противъ теперяшнего Правления, исключилъ его изъ службы, а полку его приказалъ выступить изъ Тырговiште к рекѣ Яломiцѣ. Но полковникъ Басарабъ убедилъ полкъ воспротивиться приiказу и, захвативъ столицу, потрѣбовалъ, чтобы нынѣшнiе Министры были отставлены и утверждена была обѣщанная Конституцiя, обеспечивающая счастiе и спокойствiе Государства…

Пока Александра читала, над головой у нее грозно заклекотали. Там, на свисающем с потолка насесте, обнаружился крошечный нетопырь с меховым тельцем и тугими крыльями. Он-то и стрекотал, быстро и сердито, и звук этот походил на скрип металлической крышки – весьма громкий для такого невпечатляющего размера. Александра протянула руку – она всегда находила общий язык с живностью, – но этот оказался слишком воинственным, обнажил клыки и хлопнул крыльями, рекомендуя не соваться. Насест закачался, поблескивая металлической табличкой с золотой вязью – «Руссо».

За дверью раздались громкие шаги, Александра опомнилась. Схватив в порыве безрассудности костяной ножик для резки бумаги и стиснув его за спиной, она обернулась.

– Что значит живой, не понимаю, – говорил, стремительно приближаясь, недовольный старческий голос.

– То и означает, что он живой, – отвечали знакомо – это был Константин. – Теплый.

– Теплый? Выдумаешь тоже… – раздраженно отозвался его собеседник. – Кто знает?

– Пока никто. Я подумал, его присутствие может быть опасно…

– И поэтому ты запер его у себя в кабинете?

Дверь распахнулась, на пороге появился невероятно сухой, но высокий и крепкий старик. Кожа его на голове, облеплявшая череп, свисала в слежавшихся морщинах, из них торчал тонкий длинный нос с узкими щелками-ноздрями. Вдоль скул пробивались бакенбарды, но даже и они не скрывали, а скорее подчеркивали общее измождение и серость вытянутого костлявого лица. Так Александра представляла мумию Рамзеса, когда читала в «Вестнике Европы», как Бонапарте обнаружил саркофаг во время похода в Египет. Правда, вместо бинтов эта мумия, что предстала сейчас на пороге, была одета в роскошный бальный фрак с белыми панталонами и голубой лентой, облепленной, словно мухами, орденами. Не оставалось сомнений в том, кто стоит перед Александрой. Глаза Кощея – совершенно круглые и выкаченные, под бумажно-тонкими красноватыми веками – смотрели на нее в упор, да так, что дрогнули колени. Александра вытянулась, сжимая взмокшей ладонью нож, и не могла поднять его, но также не находила сил отбросить.

Не проронив ни слова, Кощей прошагал навстречу своими длинными тонкими ногами в шелковых чулках, подошел вплотную и схватил за шею. Дернул, поднимая на цыпочки. Александра задохнулась. Из нее стремительно испарялось тепло, самая жизнь, руки онемели и замедлилось биение сердца. Хватка была силой щипцов для орехов, давила так, что не получалось и вскрикнуть, не то что бороться. Александра невероятно близко видела те самые мертвенные глаза – выцветшие, с яркими сосудами крови, видела старческие коричневые пятна на висках и жировик под носом. Слышала запах старости, резкого табака и кельнской воды.

– Отец! – прозвучало сквозь туман. – Вы убьете его!

Этот голос придал воли. Бесполезно взбрыкнув ногами, Александра подняла едва слушавшуюся руку и вонзила нож. Тот зашел в мягкое с хрустом.

Кощей отшатнулся. С удивлением посмотрел на костяную, инкрустированную золотом рукоятку, торчавшую из тыльной стороны ладони, и хмыкнул. Знаком руки остановил ринувшегося было на помощь Константина.

– Успокойся, Костя. – Он выдернул нож, бросил его, не потрудившись вытереть, на стол и небрежно перехватил ладонь носовым платком. – И вы, молодой человек, успокойтесь, – обратился он к Александре. – Сядьте, я вас пока не трону.

Силясь сделать вдох, Александра сделала ковыляющий шаг назад. Горло жглось и пылало, будто туда насовали еловых веток. Под колени ткнулось что-то мягкое. Кажется, это было вольтеровское кресло.

Когда она смогла открыть глаза, Кощей сидел на стуле напротив. Закинув ногу на ногу, он рассматривал ее и крутил бакенбарды.

– М-да, в самом деле живой, – сказал он задумчиво. – Вот это поворот. И что же, его привела эта бесовка?

Константин встал слева, подавая ему стакан воды.

– Я перехватил их на пороге в подземную камеру.

Кощей взглянул снизу вверх.

– А ты что там делал? – спросил он резко, обращая свое неудовольствие теперь уже на сына.

Константин застыл, явно не ожидая, что сам окажется виноватым.

– Я… ходил проститься, – сказал он, сжимая челюсти между словами так, что проступали мышцы.

– Проститься? К выжившей из ума и впавшей в детство старухе? Вздор! Слабости, Костя, все это жалкие слабости… Я жду от тебя великих дел, а ты ребячишься. Когда ты повзрослеешь?

Константин ничего не отвечал. Судя по тому, как прямо он стоял, как избегал смотреть на Александру, более другого его задевало, что его распекали при ней. Он держался напряженно и нервически дергал щекой, но