Книга Восход (повести и рассказы молодых писателей Средней Азии и Казахстана) - Шаршеналы Абдылбаев

сена.

…Как и в день приезда, стояла тихая морозная ночь. Над горами висела все та же огромная лупа, Болотбек любил такие тихие лунные ночи, во время которых легко забывались обиды, исчезали тревоги, просыпались давние детские мечты. Он смотрел на ровный столбик дыма над одинокой избой, и ему казалось, что это распускается белая воздушная лестница. Вдруг захотелось ему подняться по этой лестнице до самого купола неба, до самых звезд…

Ыдырыс отнес наколотые дрова и забрался на стог к Болотбеку. Раскинув руки, тот лежал на спине и смотрел на звезды.

— Не считай до сорока, помрешь, — шутливо напомнил Ыдырыс давнее поверье.

— Люблю считать звезды, — признался Болотбек. — В детстве еще любил, когда выезжали на джайлоо. А бабушка, помню, все ругала меня за это.

— Да уж лучше звезды считать, чем слушать в доме разный вздор.

Ыдырыс подсел к Болотбеку. И они вдруг разговорились, как добрые старые друзья. О чем они только не говорили! Но больше все об автомашинах, их разных марках, о колхозном механике-скряге, который — жила! — и на выстрел не подпускал обоих к новым грузовикам. Потом Ыдырыс подробно рассказал, как он совершил аварию в горах и как после того ему было одиноко и горько. Вдруг без всякого перехода заявил, что их бригадир — вчера еще рядовой колхозник — прямо на глазах становится чванливым и заносчивым и что этого нельзя так оставить.

Снизу парней окликнул Джума. Он проваливался в сугробы, чертыхался. Не дождавшись ответа, поковылял в дом. Выждав время, Ыдырыс и Болотбек проскользнули в душную накуренную комнату.

Как раз из котла доставали вареное мясо. Лесорубы сели в круг, приготовив перочинные ножи и ожидая воду для мытья рук.

После бузы Айылчиев заметно повеселел, рыжеватое лицо его стало красным.

— Сколько лет вы работаете, Саке? — спросил Чогулдур у захмелевшего лесника. — Сейчас за многолетний труд на одном месте часто награждают.

— Я? — переспросил Айылчиев и самодовольно сказал: — Давно, давно работаю. С тех пор, когда вы еще под стол пешком ходили. Имею тридцать лет стажа, грамот и медалей целый мешок. А сколько пережито, сколько людей перебывало под моим руководством.

— А женщины были средн заготовителей? — спросил Молдакуп, начиная крошить мясо.

— А как же, еще сколько! Особенно в годы войны. Тогда заготовителями были одни женщины. Только в этом ущелье есть четыре или пять женских могил. Мужчины в ту пору были на вес золота. Самые красивые, молодые женщины побывали вот в этих, моих руках. Золотые были времена!

— Сако молодец, — даже в самые черные дни ловил удачу, — насмешливо сказал Джума.

— Да, ушло время, когда я был молод, купался в славе, — пропустил лесник насмешку мимо ушей, — был пылким, многих лишал девичьей чести. Нынешней молодежи далеко до нас. Хе-хе.

Болотбек с откровенной ненавистью глянул на разболтавшегося гостя. Мясо не лезло в горло, сердце сжимали обида и злость. Не поужинав, пробкой вылетел на улицу.

— Куда же ты, неслух? — удивленно бросили ему вслед.

Болотбек снова залез на стог. Потуже запахнувшись, повалился на сено. Почему-то хотелось плакать, но плакать не мог. "Ишь, как расхвастался. И чем нашел хвастаться, наглец", — стучало в голове. Ему вдруг стало жалко тех женщин… Долго лежал он, вдыхая запах села. Постепенно пришли мысли о далекой городской подружке — Гульсаре, почему-то не отвечавшей на письма, думалось о родном селе, о матери, о доме, даже о кухне, которую давно собирался отремонтировать и никак не собрался…

Наутро Болотбек проснулся от разговора. Не вставая, наблюдал за приготовлениями Сыды к утреннему намазу. У печурки выстроились одиннадцать пар валенок с портянками на голенищах, — значит, лесник еще тут. Рядом, при входе, самодельный календарь на деревянной дощечке. Он, Болотбек, сам смастерил.

Все шумно собирались на работу, только Сыды бил поклоны на расстеленном чапане. Тут же помятый, с нохмелья, неуверенно натягивал на себя одежду Айылчиев.

Касым, еле дождавшись конца молитвы, спросил:

— Эй, Сыды, ты и вправду веришь в бога?

— Отстань, — отмахнулся старик, — тебе-то какое дело?

— Нет, скажи, есть бог или нет?

— Откуда мне знать, — сказал Сыды. — Раз наши предки верили, что есть, значит — есть.

— А как по-вашему, Джумаке? — не унимался Касым.

— Э-э, кто его знает…

— Недавно я поспорил об этом со своей старушкой, — начал Касым. — Она говорит — есть, я говорю — нет. И спрашиваю: "Этот ваш бог мужчина или женщина?" Тут она, не зная, что ответить, перестала спорить. А ты как, Сыды, ответишь на этот вопрос?

— Э-эх, бестыжий, — не нашел больше слов возмущенный старик.

Во дворе растирались снегом раздетые до пояса лесорубы. Делали они так по примеру Асапкула, который привез эту привычку из армии.

— Великое дело — закалка, — изрек тепло одетый Айылчиев и, увидев рубаху на Болотбеке, поучительно добавил: — Тебе тоже надо закаляться. Тогда будешь здоровым, как они. А то смотрю — одна кожа да кости.

Асанкул и лесорубы помоложе окружили Болотбека, повалили в снег. Как он ни старался, дюжие односельчане натолкали ему за шиворот уйму снега. Поневоле пришлось раздеваться.

Перед самой отправкой в лес Болотбека подозвал бригадир и, сказав, что Джумаке приболел — спину у него ломит, — попросил остаться за повара.

Признаться, Болотбек даже обрадовался такой возможности отдохнуть.

…Джума, лежа в постели, командовал:

— Сначала разожги огонь. Потом привези два бурдюка воды. Как их навьючить на коня, думаю, сам знаешь. Сперва надо поднять один и навалить его на седло. Затем приниматься за другой.

Болотбек оседлал копя и, прихватив пустые бурдюки, помчался к реке. Небольшую речную прорубь, в которой раньше поили лошадей, забрало льдом, припорошило снегом. Сколько не долбил Болотбек, лед не поддавался. Пришлось искать другое место. Двигаясь вдоль реки, он наткнулся на родниковый фонтан. Спешившись, половником стал наполнять бурдюки. Пока наполнил оба, сильно намок. Взвалив их на плечи, побрел к лошади. И тут гнедок показал свой поров. Едва Болотбек перебросил один бурдюк через седло, как лошадь взбрыкнула и отскочила в сторону. Бурдюки перевалились с седла на круп, и это еще больше не понравилось коню. Он запрыгал и сбросил поклажу наземь. Совершив это черное дело, победно заржал и, подняв хвост, пустился наутек, как угорелый.

— Тпрру, тпрру, скотина, — увязая в снегу, бежал Болотбек, — стой, я тебя не съем, окаянный!

Но тот и не думал останавливаться. Напав на след лошади лесника, помчался в сторону хребта и скоро скрылся из виду. Оставалось только пригрозить вслед кулаками.

Растерянный, вернулся Болотбек к злополучным бурдюкам. До зимовки неблизко, — других лошадей нет. Ждать приезда лесорубов нельзя,