Книга Шевалье де Мезон-Руж - Александр Дюма

— Сударыня, — ответил Морис, приветствуя ее. — Это не моему коллеге нужно что-то от вас, а мне.

— Вам, сударь? — спросила Мария-Антуанетта, разглядывая Мориса, манеры которого вызывали у нее расположение. — И что же вам угодно?

— Угодно, чтобы вы отдали мне записку, которую спрятали в карман, когда я вошел.

Королева и мадам Елизавета вздрогнули. Королева сильно побледнела.

— Вы, сударь, ошибаетесь. Я ничего не прятала, — сказала она.

— Ты лжешь, Австриячка! — воскликнул Агрикола.

Морис быстро положил руку на его плечо.

— Минуточку, дорогой коллега, — сказал он, — позволь мне поговорить с гражданкой. Ведь все-таки я занимаюсь этим делом.

— Ну, давай, только не церемонься с ней, черт возьми!

— Вы спрятали записку, гражданка, — строго произнес Морис, — вы должны отдать ее нам.

— Какую записку?

— Ту, которую принесла вам дочь Тизона, а гражданка ваша дочь (Морис указал на принцессу) подобрала ее с пола вместе с носовым платком.

Три женщины в ужасе переглянулись.

— Но, сударь, это уже больше, чем тиранство, — сказала королева. — Мы ведь женщины!

— Не будем смешивать, — твердо продолжал Морис, — мы не судьи и не палачи. Мы — надсмотрщики, то есть ваши сограждане, которым поручено вас охранять. Нами получен приказ, и нарушить его, значит — изменить. Прошу вас, гражданка, отдайте мне записку, которую вы спрятали.

— Господа, — надменно произнесла королева, — поскольку вы — надсмотрщики, то ищите, и лишите, как это водится, этой ночью нас сна.

— Боже упаси нас поднять руку на женщин. Сейчас я сообщу обо всем в Коммуну, и мы будем ждать указаний оттуда. Только, пожалуйста, не ложитесь в постели, спите в креслах, а мы будем вас охранять… И, если понадобится, то опять начнутся обыски.

— В чем дело? — спросила жена Тизона, просунув в дверь свое растерянное лицо.

— Похоже, гражданка, что ты имеешь отношение к измене. Придется навсегда лишить тебя возможности видеться с дочерью.

— Видеться с моей дочерью?.. Да что ты такое говоришь, гражданин? — спросила жена Тизона, которая до сих пор не могла понять, почему ей запретят видеться с дочерью.

— Я говорю, что твоя дочь приходила сюда не для того, чтобы увидеться с тобой, а для того, чтобы передать письмо гражданке Капет, и что она сюда больше не придет.

— Но, если она не будет приходить, я не смогу ее видеть, ведь нам запрещено выходить?..

— На этот раз тебе некого винить, сама виновата во всем, — сказал Морис.

— О! — завопила бедная мать. — Я виновата! Да что ты такое говоришь, в чем я виновата? Ведь ничего не было, ручаюсь за это. — О! Если бы я предполагала, что может что-нибудь случиться! Горе тебе, Антуанетта, ты дорого мне заплатишь!

И эта до крайности разъяренная женщина, погрозила королеве кулаком.

— Никому не угрожай, — сказал Морис, — будь мягче. Ты — женщина и гражданка. Антуанетта тоже женщина и мать, поэтому она должна сжалиться над матерью. Завтра твоя дочь будет аресто-

вана и заключена в тюрьму… Потом, если что-нибудь обнаружится, а ты хорошо знаешь, что когда очень хотят, то всегда находят, она погибнет, и она и ее подруга.

Жена Тизона, слушавшая Мориса с возрастающим ужасом, ошеломленно посмотрела на королеву.

— Ты слышишь, Антуанетта?.. Моя дочь?.. Это ты погубила мою дочь?

Казалось, что и королева пришла в ужас, но не от угрозы, которой горели глаза тюремщицы, а от отчаяния, которое она видела в этом взгляде.

— Подойдите, мадам Тизон, мне нужно с вами поговорить, — сказала она.

— Ну, хватит! Никаких уговоров! — воскликнул коллега Мориса. — Это уже слишком, черт возьми!

— Оставь их в покое, Агрикола, — сказал Морис ему на ухо. — Любым способом нужно узнать истину.

— Ты прав, гражданин Морис, но…

— Зайдем за витраж, гражданин Агрикола, и повернемся спиной, я уверен, что та, для которой мы делаем это снисхождение, не заставит нас в этом раскаяться.

Эти слова были сказаны так, чтобы королева их услышала. Она бросила в сторону молодого человека благодарный взгляд. Морис беззаботно отвернулся и зашел за витраж. За ним последовал Агрикола.

— Понимаешь ли ты эту женщину? — спросил он Агриколу. — Королева — великая грешница, но это женщина с большой благородной душой. Венец разбит, но горе еще больше возвысило ее.

— Черт возьми! Как ты хорошо говоришь, гражданин Морис! Мне нравится слушать тебя, тебя и твоего друга Лорэна. То, что ты сейчас произнес — это тоже стихи.

Морис улыбнулся.

Во время этого разговора по другую сторону витража происходила сцена, которую предвидел Морис.

Жена Тизона подошла к королеве.

— Мадам, — сказала королева, — ваше отчаяние разрывает мне сердце. Я вовсе не хочу лишать вас ребенка, это слишком жестоко, но подумайте, что, если я сделаю то, что от меня требуют эти мужчины, возможно, ваша дочь погибнет.

— Делайте, что они говорят! — закричала жена Тизона. — Делайте, что они говорят!

— Но прежде подумайте, о чем идет речь.

— О чем идет речь? — спросила тюремщица с почти диким любопытством.

— Ваша дочь приводила с собой подругу.

— Да, такую же работницу, как и она сама. Из-за того, что здесь много солдат, она не хотела приходить одна.

— Эта подруга вручила вашей дочери записку, а ваша дочь ее уронила. Проходившая мимо Мари подобрала ее. Это ничего не

значащая бумага, но в ней злонамеренные люди смогут найти тайный смысл. Разве вы не слышали, что, если они захотят что-то найти, то обязательно найдут.

— И дальше что?

— Вы хотите, чтобы я отдала эту бумагу? Вы хотите, чтобы я пожертвовала другом, но разве это поможет вам вернуть дочь?

— Делайте, что они говорят! — опять закричала женщина. — Делайте, что они говорят!

— Но ведь эта записка скомпрометирует вашу дочь, — сказала королева, — поймите же!

— Моя дочь, как и я, — истинная патриотка, — воскликнула мегера. — Слава богу, Тизонов знают! Делайте, что вам говорят!

— Боже мой! — сказала королева, — как бы мне хотелось суметь убедить вас!

— Моя дочь! Я хочу, чтобы мне вернули мою дочь, — топая ногами, закричала жена Тизона. — Отдай бумагу, Антуанетта, отдай!

— Вот она, мадам.

И королева протянула несчастному созданию бумагу, которую та радостно подняла над головой и закричала:

— Сюда, идите сюда, граждане! Бумага у меня. Берите ее и верните мне моего ребенка.

— Вы жертвуете друзьями, сестра, — сказала мадам Елизавета.