Книга Дополнительное расследование (т.2) - Леонид Юрьевич Шувалов

пустым желудком.

Он быстро вынул записную книжку, написал, где его искать, вырвал листок и всучил Облучкову. Потом, не прощаясь, покинул кабинет.

На лице Облучкова поселилось озадаченное выражение.

Минут за тридцать до окончания рабочего дня Облучков заглянул к секретарю. Та уже наводила последние штрихи в уголках глаз, предназначенные сделать ее взор еще более по-восточному сладострастным.

— Не готовы еще претензии, — совсем прильнув к зеркальцу, из которого на нее смотрел собственный округленный от усердия глаз, предвосхитила она возможные наскоки юрисконсульта.

Облучков смущенно погладил щеку:

— Извините, Алла, к вам сегодня случаем не заходил загорелый такой мужчина с морщинистым лицом? Коллега мой из Таджикистана.

— Ко мне?

— Он еще искал начальника отдела снабжения, а вы ему сказали, что Ефимова посадили...

— Я сказала?

— Это перед обедом было, — подсказал Облучков.

Одним глазом глядя на него, другим в зеркальце, Алла недовольно проговорила:

— Никто ко мне не заходил... Я вам одну претензию отпечатала и на почту ушла. Там столько дел, столько дел. Только после трех вернулась.

Облучков виновато пожал плечами и, опасаясь, как бы его немного поношенный, но вполне еще сносный костюм не воспламенился от вспыхнувшего раздражения красивого глаза Аллы, выскользнул в коридор. Глядя себе под ноги, он вернулся в кабинет, подошел к столу, на котором лежал листок из блокнота таджикского гостя, остановился. Уразуметь, для чего тому понадобилось сочинять маленькую небылицу о якобы имевшем место разговоре с секретарем, Облучков не мог.

22

Пока Курашов делал заказ могучей официантке, Облучков задумчиво возил вилкой по скатерти, собирая микроскопические крошки в кучку, которую можно было увидеть только с помощью линзы, не уступающей по толщине стеклам его очков. Однако, несмотря на отрешенный вид, он отчетливо, словно жужжание комара в ночной тишине, слышал названия блюд и напитков, невольно прикидывая, во что выльется его никчемная любознательность. По подсчетам, она выливалась в весьма неприятную своей солидностью сумму. Одновременно пришло понимание, что его зачем-то решили угостить и платить ему не придется. От этого соображения маленький рот Облучкова скривился, как от изжоги. Он знал, что изо всех сил будет предлагать разделить расходы, чувствовать при этом свою неуклюжесть, как бы со стороны видел свою совершенно не совместимую с паюсной икрой и осетровыми балыками физиономию. Видел и то, как великодушно будут отвергнуты пожухлые купюры из его тощего, как нищенка, кошелька, видел себя, ощущающего неловкость, словно нажрался на поминках какого-то очень плохого человека...

Официантка поняла кислую гримасу посетителя по-своему. С достоинством незаслуженно оскорбленной девственницы она смахнула старательно сооруженную Облучковым кучку крошек прямо на пол и удалилась торжествующей походкой. Она понимала, что заказывает музыку не этот рыхлый субъект, а клиент с явно нездешним загаром лица.

Облучков безропотно проглотил несколько рюмок жутко дорогой водки, сконфуженно закусывал, натянуто отвечал на реплики Курашова. Наконец он дождался момента, ради которого приходилось быть дармоедом.

Твердым голосом человека, сознающего, что еще немного, и нить разговора истончится, Курашов произнес:

— Не буду скрывать, Евгений Юрьевич, есть люди, весьма заинтересованные в отыскании вагона, о котором я упоминал...

Курашов шел на риск, однако считал его минимальным, так как вовсе не собирался раскрывать Облучкову больше необходимого. Согласие местного юриста отужинать он воспринимал как одно из доказательств того, что если тот и не согласится, то по крайней мере будет помалкивать. Физиономия же коллеги убеждала Курашова в его низких запросах, а следовательно, можно было получить с Турсунова определенную сумму на оплату содействия этого тюфяка и оставить ее себе.

— Зачем им нужен вагон? — мутно посмотрел Облучков.

— Если бы я знал, — вздохнул Курашов. — Но если вы поможете, считайте, что месячный оклад у вас в кармане.

Облучков повесил на лицо лукаво-хмельную ухмылку:

— А если нет?

— На нет и суда нет, — приподнял плечи Курашов. — Но, с другой стороны, вам ведь ничего не стоит справиться о вагоне... Сошлетесь на нас, скажите, позвонили, попросили помочь...

— А удостоверение у вас есть? Может, вы жулик какой-нибудь?

Полупьяный юмор Облучкова рассердил Курашова, он рывком вытащил служебное, затем командировочное удостоверение, сунул под нос собеседнику. Тот, внимательно вчитываясь в текст, заводил головой из стороны в сторону, потом хмыкнул:

— Точно, коллега... А я было решил, что аферист или... бэхээсник... А зачем вам вагон?

Досадливо сунув документы в карман, Курашов отмолчался. Облучков кивнул, и чуб упал ему на глаза, открывая вид на бледную макушку. Курашов перевел взгляд на спешащую с горячим блюдом официантку.

— Не хотите говорить, и не надо... — пробормотал Облучков. — Тогда я все узнаю, а вам не скажу... вот!

Покосившись на поникшего клиента, официантка установила бастурму, удалилась с прямой, излучающей ионы презрения спиной.

— Евгений Юрьевич, — решив подыграть рано захмелевшему коллеге, сказал Курашов, — вы и не говорите, только разузнайте, и все...

— Ага... А вы меня в Тайный приказ, и ку-ку! — хмыкнул Облучков и внезапно для себя согласился: — Ладно, договорились... Как получу вашу премию, приглашаю сюда... Мне здесь нравится!

Он откинулся на стуле, и Курашов с ужасом понял, что коллега сейчас начнет петь, причем петь громко и с душой, петь на весь ресторан. До закрытия оставалось еще два часа, и Курашову не хотелось так рано покидать его, да еще и с помощью милиции. Он предупредил официантку, что сейчас вернется, подхватил Облучкова под руку, вывел на улицу и вручил таксисту вместе с двадцатипятирублевой купюрой:

— Отвези, куда скажет!

Удовлетворенно поглядев вслед отъехавшей машине, Курашов вернулся за столик. Глаза его сами собой зарыскали по столикам, плотно занятым одними женщинами.

Такси проехало совсем немного, когда водитель услышал за спиной совершенно трезвый голос пассажира:

— Остановите, пожалуйста.

Обернувшись, водитель увидел, что ему протягивают металлический рубль. Так ничего и не поняв, но решив не портить репутацию, он затормозил напротив сквера и, как ни отнекивался Облучков, заставил взять обратно двадцать пять рублей.

— Мне чужого не надо, своего хватает, — сердито бросил водитель перед тем, как Облучков успел захлопнуть дверцу машины.

Евгений Юрьевич бродил по скверу, обдумывая свой поступок. Почему он согласился на предложение Курашова? Да, он не умел отказывать, когда о чем-нибудь просили, всегда ему казалось неудобным не исполнить просьбу и сказать «нет», это было гораздо труднее, чем сказать «да», потому что, говоря «нет», всегда испытывал патологическое, как он считал, смущение. Но не только это заставило пойти на уступку... Облучков усмехнулся. Надо же!