Книга Странствие по дороге сновидений; Середина октября - смерти лучшая пора; Место, где убивают хороших мальчиков; Хризантема пока не расцвела; Старик в черном кимоно; Ниндзя: специальное задание - Леонид Михайлович Млечин

обязали принять участие в сборе ценного металлолома. Бронзовые бюстики и металлические оконные рамы следовало сдавать на специальные приемные пункты, откуда они отправлялись на переплавку. Военное производство нуждалось в сырье. Каждый, кто внес лепту в укрепление мощи императорской армии, получал письменную благодарность от правительства. Тамио задумался: что же станет делать императорская семья, когда все бюстики и металлические оконные рамы превратятся в пули и эти пули будут выпущены?

Преподаватели в школе глухо говорили о неминуемой «решающей битве на Японских островах», и никто из девочек не мечтал больше о Южных морях. Школьникам повторяли, что их долг пожертвовать всем, в том числе собственными жизнями, ради победы.

В начале 1943 года отца Тамио арестовали — на свободе он провел около двух лет. Мать заставила Тамио поступить в университет. При первом же наборе студентов в армию он автоматически попал в список. Тамио Кавабэ нисколько не был этим огорчен. Напротив, он старался быть хорошим солдатом и перешел в отряд камикадзе. Все это он делал ради отца, который медленно погибал от голода и непосильного труда в тюрьме для политических заключенных. С конца 1944 года семья уже не получала от него ни одного письма.

В два часа ночи Кавабэ разбудил Эйдзи Хаяси. Тот проснулся мгновенно, словно и не спал, сразу поднялся. Умылся из кружки холодной водой, сделал несколько приседаний, чтобы размяться.

— Все тихо?

Кавабэ кивнул.

Хаяси присел на его стул. Кавабэ стал раздеваться.

— Тамио?

— Да.

— Я хотел с тобой давно поговорить откровенно, но никак не получалось. Ты очень хочешь спать? Может быть, посидишь со мной немного?

— Что-нибудь случилось? — забеспокоился Кавабэ.

— Случилось. И довольно давно, но не в том смысле, как ты думаешь, — Хаяси улыбался, но тон был серьезным.

— Ты веришь в то, что камикадзе спасут Японию? Что наши жертвы имеют какой-то смысл?

Кавабэ присел на край кровати. Он всегда считал, что для Хаяси быть камикадзе — счастье, что в смерти за родину он видит высшее проявление героизма. И вдруг такие вопросы.

— Ты задумался об этом, потому что война кончается? — спросил Кавабэ.

— Не только поэтому. Я хочу понять… Нигде, ни в одной армии мира не создают целые отряды смертников. Из истории известны случаи, когда воины сознательно жертвовали собой ради победы, но у них всегда была возможность выжить, хотя бы минимальная, теоретическая. Я читал много переводных книг. По западным представлениям, у человека должен быть хотя бы малейший шанс на выживание, надежда на то, что погибнут другие, не он… В Японии же принято без колебаний выбирать смерть, зная, что нет ни одного шанса выжить. Мы считаем это проявлением силы духа, его превосходства над материей, мы гордимся своей способностью расставаться с жизнью… Ну хорошо, предположим, мы храбрее и бесстрашнее американцев. Но есть ли в этом смысл? Нужно ли это стране, народу?

— Верю ли я на самом деле, что атаки камикадзе эффективны? Нет, — одним словом ответил Кавабэ. — Операции с участием камикадзе не могут изменить ход войны. Особенно это стало ясно после катастрофы на Окинаве… Наша миссия столь же почетна, сколь и безнадежна. Мы обречены на гибель, но ведь нас учили с детства — одно лишь самопожертвование придает смерти смысл.

— Значит, мы идем на смерть только потому, что нет иного выхода? — уточнил Хаяси.

— Не совсем так. Наша жертва не может спасти Японию от поражения в этой войне, но после войны поможет духовному возрождению нации.

— Ты знаешь, Тамио, — прервал его Эйдзи Хаяси. — Я обратил внимание на то, что неудачи наших товарищей, я имею в виду гибель камикадзе, не причинивших никакого ущерба противнику, никак не подействовали на оставшихся. В нашем отряде нет ни разочарования, ни уныния, ни отчаяния… У меня такое ощущение, что неудачи только усиливают воодушевление. Точь-в-точь, как поется в нашей песне: «Никогда не думай о том, чтобы победить!» Выходит, мы какие-то особые люди? Мы, японцы, принадлежим к высшей расе?

— Не суди по немногим обо всех. Среди камикадзе по-настоящему много хороших людей. Преданных сыновей, добрых друзей, способных студентов. Мне кажется, в отряды камикадзе вступили не те, кого на Западе называют фанатиками, а те, кто искренне любит страну… Не уверен, что все воины императорской армии пылают желанием умереть… Пойми и другое: эта война не нужна Японии.

— Что ты говоришь?! — Хаяси вытаращил на него глаза.

— Подожди, выслушай до конца. Ты сам завел этот разговор. — Кавабэ говорил быстро, не раздумывая, не подбирая слов. — Война принесла только горе нашему народу. Сколько людей погибло на фронте, в тылу — под бомбами, сколько страдает от недоедания, болезней, сколько осталось без крова над головой… Победа в войне уже невозможна. Более того, она не нужна и даже опасна.

— Ну, это ты уже говоришь чепуху, — улыбнулся Хаяси.

— Если бы по странной случайности, — внятно сказал Кавабэ, — Япония вдруг выиграла войну на Тихом океане, это было бы несчастьем для нации. Тяжелые испытания помогут нам избавиться, очиститься от всего дурного, что есть в нашей жизни, возродиться и стать действительно великой нацией. Я не святой и не подлец, не герой, но и не глупец. Я готов к смерти ради будущего страны. Я верю, что образцы величия человеческого духа, показанные камикадзе, будут вдохновлять послевоенную Японию.

Хаяси долго молчал.

— Ты прав, — наконец сказал он. — Даже если нас победят, благородный дух погибших камикадзе не даст погибнуть нашей родине. Иначе за военным поражением неминуемо последует духовная гибель нации. Наша земля охвачена огнем, но это очистительное пламя. Япония возродится лучшей, чем была. Спасибо тебе. Я начал сомневаться во всем… и в себе тоже. Мне очень нужны были твои мудрые слова. Извини, я лишил тебя сна. Ложись.

— А что думает обо всем этом Идзуми? Ты не спрашивал его?

Хаяси помотал головой. Кавабэ прилег и через минуту уже спал крепким сном. Хаяси подошел к кровати Арима и легонько потряс товарища за плечо. Тот пробудился с трудом. Потер рукавами глаза, разлепляя их.

— Уже пора?

— Пора, пора, вставай.

Вздыхая, Арима поднялся. Споткнулся о ножку кровати, чуть не упал.

— Сколько времени? — позевывая, поинтересовался он.

— Начало четвертого.

Идзуми Арима недоумевающе посмотрел на спящего Кавабэ.

— Договорились же, что я с шести дежурю.

— Мне нужно тебя кое о чем спросить, Идзуми.

— Дня тебе мало? — Арима присел на кровати, как прежде Кавабэ, и широко зевнул. Мундир он не стал надевать, с удовольствием похлопывал себя по спине, шевелил пальцами босых ног. Плечи у него были покатые, налитые силой. — Валяй, спрашивай.

Хаяси подошел к нему