Книга Малахитовый Лес - Влада Ольховская

него все обижаются. Он везде был лишним – и только за роялем становился по-настоящему живым и нужным. Кому? Об этом Илья не задумывался. Миру, пожалуй. Ему говорили, что его музыка очень много значит. Он предпочитал верить.

Раньше Илье приходилось больше стараться, чтобы прижиться в мире людей. Мать, помнится, пугала его клиникой для умалишенных, думая, что это заставит его стать нормальным. Вот только страх не помогал, он заставлял Шведова паниковать еще больше. Когда он думал о крошечной душной палате в далекой клинике, говорить с людьми совсем не получалось. Он все боялся, что любой из них окажется тем самым санитаром, который приехал, чтобы забрать Илью.

Он надеялся, что со временем будет лучше, а стало только хуже. Когда он вырос, люди начали ожидать от него куда больше. Вот только цвета сделались ярче, а звуки – громче, Илья терялся среди них, не знал, что ему делать. В какой-то момент жить стало просто больно, и он даже подумывал о том, чтобы все прекратить. Способ он знал только один…

Но пускаться в крайности все же не пришлось. Сначала родители отвезли его в какую-то дальнюю деревню, там оказалось поспокойней – там к нему не приставали. Но и с инструментами там была беда. Зато чуть позже появился Никита, и жизнь наконец-то наладилась.

Никита был хороший. Он сиял синим светом и говорил правильные вещи. Он предложил какую-то сложную схему, в которой Илья так и не разобрался, да и не хотел. Ему было важно, что благодаря этому его жизнь стала лучше. Никита перевез его в Малахитовый Лес, где было спокойней, почти не страшно и хватало очень хороших инструментов. Илья взамен отдавал свою музыку, потому что у него было много, ему хотелось не трястись над старой, а придумывать новую. Все выигрывали.

С годами Илья привык к Малахитовому Лесу и чувствовал себя куда уверенней, чем в деревне. Он даже знакомился иногда с людьми, хотя здесь это было не обязательно. Среди них встречались те, которые его вдохновляли.

Ксюша была как раз такой. Она сияла белым и зеленым, а главное, в ней звучала музыка. Когда она говорила с ним, Илья слышал мелодии, которые потом пытался записать, воссоздать, сделать лучше – чтобы подарить ей. Такую музыку он Никите не отдавал, но Никита вообще ни в чем толком не разбирался, ему было все равно, что брать.

Так что визитам Ксюши Шведов радовался настолько, что ей даже дозволялось приводить к нему новых людей. Они не все ему нравились, но Илья мужественно терпел, чтобы не обидеть Ксюшу. Она, кажется, понимала все правильно и не мучила его такими испытаниями слишком часто.

Но сегодня выдался как раз неприятный день. Ксюша привела чужую – совсем чужую, приехавшую в Малахитовый Лес не так давно. Илья долго не решался посмотреть на нее, потом бросил беглый взгляд, но не разглядел. Обычное дело. Лица новых он запоминал в лучшем случае при третьей встрече.

Девушку звали Виктория. Имя было красным и немножко черным, как божья коровка. Сама девушка сначала казалась бесцветной – но с новыми людьми всегда так. Потом она начала говорить с Ильей, но он толком не слушал, слишком волновался, да и цвет мешал. Девушка вспыхивала то фиолетовым, то белым, то красным, иногда – рыжим. Но при любом цвете она была слишком яркой и слепила глаза, и музыки в ней не чувствовалась. Просто так Илья не стал бы с ней общаться, однако он помнил, что эта Виктория нравилась Ксюше, и терпел.

Ему стало чуть легче, лишь когда Ксюша попросила его сыграть что-нибудь. За роялем Илья чувствовал себя куда уверенней, там были только его цвета и его музыка. Да и новая девушка слушала правильно: молча, не подпевая, не насвистывая, ничего не восклицая. Под конец даже ее цвета стали не такими слепящими, Илья для себя решил, что она не так уж плоха. Просто так он бы ее в гости не позвал, но вместе с Ксюшей готов был принять. Он подумал, что это хорошая встреча.

Тори же, прощаясь с ним, была убеждена, что встреча прошла ужасно.

Она ведь обрадоваться успела! Ксения сама предложила ей познакомиться с соседом-музыкантом, без каких-либо подводок. Тори казалось, что это финишная прямая: сейчас она наладит контакт со Шведовым, а уже наедине объяснит ему, что происходит и что он должен сделать.

Но композитор этот оказался даже бо`льшим чудиком, чем она себе представляла. Во время беседы он смотрел в основном себе под ноги, на собеседниц взгляд поднимал редко – и быстро отводил глаза, словно ему было больно. На любые вопросы Илья отвечал либо односложно, либо и вовсе жестами. Судя по поведению Ксении, для него это являлось нормой.

Преобразился он, лишь когда его попросили сыграть. Вот тогда Илья, тощенький, тщедушный, носатый, уверенно расправил плечи, смахнул с лица волосы, за которыми обычно прятался, как за шторкой, его взгляд стал спокойным и уверенным. Он приручал музыку, как дикого зверя, а она служила ему, заставляя слушателей позабыть обо всем.

Но уровень его таланта никак не помогал Тори выполнить задание. Она теперь прекрасно понимала, почему Илья ушел от людей. Ей бы выяснить, как заставить Шведова вернуться! Ему не хочется, это точно, и деньги его вряд ли интересуют. Но что тогда, что она может ему предложить?

Визит продлился чуть дольше часа – и почти все это время Илья играл. Беседы же толком и не было, но настоящей злости на этого человека Тори все равно не чувствовала. Илья не виноват в том, что она не может добиться своей цели.

Покинув его дом, они направились обратно к Ксении. На этот раз на кухне не задержались, прошли в основную комнату – здесь картин было гораздо больше. Они успокаивали Тори не хуже, чем музыка, заставляли поверить, что все не так уж плохо и выход обязательно найдется. Вот за это Малахитовый Лес ей как раз нравился.

– Ну как тебе Илья? – полюбопытствовала Тори, разливая по чашкам малиновый чай. От чая пахло летом. – Кажется, ты ему понравилась!

– Он смотрел на меня как мышь на кошку.

– Но он же на тебя смотрел! Для него это уже огромное достижение. У него… своеобразные отношения с людьми.

– Я заметила.

– Но мне это даже нравится, – признала Ксения. – Илья всех воспринимает по-своему, и я для него не фрик в маске, а просто соседка… просто человек.

Они теперь встречались часто, беседовать могли обо всем на свете