Книга Одесская сага. Троеточие… - Юлия Артюхович (Верба)

Тося, улыбаясь, вспоминал их знакомство с главным курсантским портным, когда он пришел за первой козырной «соплей» – шевроном первокурсника.

Не отрываясь от машинки, его легендарный тезка бросил:

– И шо тебе из-под меня надо? Клешá? Если салага, то не раньше, чем через две недели.

– Та у меня уже есть.

Гун удивился и оглянулся оценить работу конкурентов – так в «вышке» никто не рисковал даже с бесплатными швеями и влюбленными девчонками из ателье. А легенда мореходки уже больше двадцати лет сидел в маленькой комнатенке в полуподвале третьего корпуса экипажа.

Напротив окна стоял мелкий первокурсник с наглой рожей обычного слободского или молдаванского отребья, в робе не по статусу. Обычно первогодки не выделялись и только после второго курса начинали модничать, а здесь обычная роба была нагло перешита – форменные штаны, по уставу широкие вверху и узкие внизу, просто… перевернули – отрезали почти у проймы и снова пришили – только узкой частью кверху, а широкой вниз. Швы аккуратные. Почти незаметные. Клеша дерзкие – сантиметров под сорок. И это без фирменных гуновских клиньев!

– И кто сотворил этот холоймес? – устало кивнул на брюки портной.

– А чего сразу холоймес? – отозвался курсант. – Я двое суток перешивал, чтобы швы аккуратно, и вообще пришел шеврон купить. Сказали, у вас можно.

Гун прищурился:

– А шо сам не сплетешь?

– Так показали бы как – и я бы сплел.

– Тебя как зовут? – ухмыльнулся один из самых влиятельных людей «вышки».

– Толик.

– А отчество?

– Яковлевич.

– Ну шо, Толик Янкелевич, где шить научился?

– В интернате. У нас машинки у девок были. Потом у мамы на «Подолке», когда костюм шил.

– И как процесс? Нравится?

– Не нравится, но если надо – можно освоить.

– Фланку правильно погладил, – одобрительно хмыкнул Толик-старший.

Фланку, она же «фланелька суконная», как значилось на этикетке, выдавали одну на три года. Особым шиком считалось погладить ее так, чтобы на груди получались два вертикальных рубца – как продолжение стрелок брюк. На левом рукаве на предплечье нашивался красный треугольный флажок и надпись ОВИМУ, а под ним находился один шеврон-лычка, который Верба решил заменить на более солидный.

– «Соплю» дам, не вопрос, – портной вернулся к машинке и, помолчав, добавил: – А шинель тоже ушил?

– Шинель машинка не берет, – вздохнул Тося.

– Ну это смотря чья!

– А можно? – робко поинтересовался Верба.

– Смотря шо. Совать свои лапы в мой инструмент – ни в жизнь, сдать мне на пошив – можно. И тебе, рукодельник, без очереди.

Курсанты носили вариант офицерской шинели – с двумя рядами пуговиц. По уставу ее надо было носить с ремнем, но выходить так в город было западло. Шинель, ушитая в талию, должна была сидеть как влитая без всякого ремня и в комплекте с белым шарфиком!

– Благодарю, – Толик расплылся в улыбке. – Так, а «сопля»?

Гун вздохнул и поднялся:

– Рубль. На втором курсе будет скидка – если выживешь.

Он с улыбкой осмотрит Толика.

– А фланелька не очень, – насмешливо подергал его за пышный рукав. – Сам справишься?

– А что не так?

– Ну так рукав «фонариком» – западло курсантам уже года три как. Рукав надо втугую ушивать, и брюки парадные тоже, шоб на заднице мешком не висели. Смогешь?

– Нет, пожалуй, это ж не роба. Можно у вас заказать?

– Ты таки толковый парень…

За пять с лишним лет в «вышке» Толик пошил не один комплект формы – так виртуозно посадить брюки по фигуре не мог никто, да и ткань у Гуна можно было выбрать первоклассную.

Сейчас Анатолий Верба заканчивал пятый курс и свято чтил традиции и их главного хранителя, Анатолия Шлёмовича – брюки с клешами от колена и с безупречными стрелками из шикарного сукна, бляха начищена и отполирована и главное – мица, курсантская фуражка, которую он еще два года назад обмял до состояния блинчика. В отличие от «сапогов» из артучилища, никто фуражку с кокардой не задирал, наоборот – обод выдергивали и круг пижонски обминали. Толику за пять лет везло и в любви, и в гонках, и в драках, а вот кореша пару раз роняли в парке фуражки, по которым к ним потом приходили усталые милиционеры и интересовались: что подписанная изнутри хлоркой именная мица делала вчера на поле боя со слободскими?

Драки с попойками тоже были традицией, и он всегда, естественно, был лучшим. Но законы «вышки» Верба тоже чтил. Поэтому сейчас, завершая обучение и соблюдая услышанные заветы, он готовился к выпуску эпически.

Во-первых, якорь. Огромный двухтонный якорь, который украшал вход в экипаж. Это было самой легкой частью подготовки к празднику. В предыдущие годы несколько кубриков, обливаясь потом, срывая связки и беззвучно матерясь, переносили его на руках прямо на трамвайные рельсы. Предыдущему выпуску традицию соблюсти не удалось – курсовые офицеры зорко следили и больше одного из кубрика не выпускали. У Толика-«нет проблем» их реально не было, зато присутствовал талант стратега. Цель разбилась на этапы, и первым, самым сложным, стало не нести якорь, а сберечь бутылку водки. Дальше – все как по маслу. Зачем таскать полчаса то, что можно перенести за пять минут автокраном? И автокран, в пять утра почти бесшумно скрипнув тормозами, перенес якорь на рельсы пятнадцатого трамвая.

Часть вторая должна была стать новой традицией «вышки». Громкой и эффектной. Громче, чем матерится вагоновожатая со всеми опоздавшими слободскими перед якорем, лежащем на рельсах. А заложить эту традицию в прямом смысле должен был Толик. Он собрал взрыв-пакет. Имея доступ к сере, марганцовке, селитре, техническому спирту и другим полезным ингредиентам, будущему электромеханику, да и вообще любому советскому инженеру сделать это было элементарно просто. Тем более, что Толик тайно экспроприировал с камбуза старую кастрюлю – алюминиевая пудра была одним из главных составляющих будущего шоу. Вторым главным элементом было найти место для эффектного салюта.

Пушка с затонувшего английского фрегата «Тигр» украшала Приморский бульвар с 1915 года, все предыдущие, отбивавшие полдень, еще в 1904-м уворовали и переплавили. Не помогли даже цепи. Эту мортиру, поднятую из вод Одесского залива, водрузили на постамент и намертво закрепили.

Верба все продумал: вечером он повесил объявление в экипаже о небывалом шухере на Приморском бульваре в 15.00. Где-то в темный ведьмин час в районе трех ночи он забрался на постамент и засунул в дуло пушки взрыв-пакет со шнуром. К трем часам дня на Думскую площадь подтянулись курсанты. Их количество и возбужденные перешептывания начали вызывать неподдельный интерес у милиционеров.

Тося попросил его приподнять – кончик шнура почти незаметно выглядывал из дула пушки. Он поднесет зажигалку и отпрыгнет. Милиционеры побегут к курсантам…